Кто он был?

Я оторвал взгляд от мертвой сестры и пошел вслед за управдомом, которая без страха подошла к Рексу, взяла возле стены алюминиевую чашку, налила в нее из-под крана воды и поставила перед собакой.

Рекс понюхал чашку, лизнул пару раз воды и снова улегся на свое место.

— Скорбит по хозяйке, — сказала дама, глянула в зеркало прихожей, поправила прическу и полы своей каракулевой шубы и повторила: — Скорбит по хозяйке, бедная. Собаки, они такие преданные, они вернее людей.

Вернулся милиционер и объявил:

— Самое позднее через полчаса они будут здесь.

Через полчаса действительно подъехал крытый грузовик. Два человека в брезентовой робе, в больших резиновых рукавицах, поднялись с носилками наверх.

— Лестница тут страшно узкая и крутая, — сказал тот, что повыше.

— Да еще с загибом, — отметил другой, пониже и подюжее.

Войдя в комнату и увидев мертвую, высокий словно бы с облегчением произнес:

— Хорошо, что худая.

— Что это за разговор?! — возмутилась управдом.

— Не гневайтесь, сударыня, — сказал высокий, который сетовал, что лестница узкая и крутая. — Мы вам сочувствуем, но работа есть работа. Разве вы станете поддерживать сбоку, когда мы с мертвой пойдем вниз? Не станете. Да вы и не уместились бы между носилками и стенкой, наполовину худее вас девчонка и та бы не протолкнулась, лестница больно узкая.

— Послушайте, что вы себе позволяете! — подняла голос дама, которую явно задел намек на ее дородность.

Мужики не обратили на нее внимания, поставили носилки на пол и опустили на них мертвую. Они распрямили застывшую Айно, уложили вдоль туловища руки, было видно, что им с подобным делом управляться не впервой.

— Дайте одну простыню, мы впопыхах забыли свою, — обратился к управдому тот, что был выше и словоохотливее. Явно принимали ее за родственницу покойной.

В два-три шага я подскочил к шкафу, открыл дверцу, сразу нашел в бельевом ящике простыни и подал одну из них мужчине.

— А нет ли постарее?

— Вы переступаете уже всякую грань, — не стерпела управдом.

— Нет, любезная, я знаю, что говорю, простыню могут вам не вернуть.

— Уважайте, наконец, мертвую! — воскликнула она.

— Берите эту, — сказал я.

— Ваше дело! — пожал плечами мужчина и старательно укрыл простыней мертвую Айно. Свои обязанности он во всяком случае кое-как не исполнял.

— Ты возьмешься сзади, я пойду впереди, — распорядился мужчина повыше и поразговорчивее.

Лестница в самом деле была крутой и узкой, да еще с поворотом. И отца выносили по этой лестнице. В гробу. Тогда никто не клял лестницу, все происходило тихо, хотя гроб тащить труднее, чем носилки. Будь лестница чуточку шире, чтобы встать с двух сторон, тогда все было бы проще. Но теснота лестничного прохода не позволяла этого, и мы понесли гроб вдвоем. Я держал гроб у головы, Рихи ухватился за другой конец гроба, ему пришлось спускаться задом. Боялись, чтобы кто-нибудь из нас, я или Рихи, не споткнулся, под ногами ничего нельзя было углядеть. Мы спускались на ощупь, Рихи пришлось труднее, пятиться назад всегда хуже, тем более по крутой винтовой лестнице, с громоздкой неудобной ношей. Мне тоже легко не было, тяжелый гроб тащил за собой, к счастью, Рихи удерживал, я ничего под ногами не видел, гроб скрывал ступеньки, видел только покрытую серым атласом крышку гроба и покрасневшее от натуги лицо Рихи. «Осторожно, осторожно», — беззвучно шептал мне Рихи, и мы шаг за шагом спускались ниже. Вдвоем, Рихи в ногах, я в головах гроба, мы снесли отца вниз. Все это, серая атласная материя на гробу и покрасневшее лицо Рихи, до сих пор отчетливо стоят у меня перед глазами. И жив еще страх в сознании, что гроб может грохнуться на лестницу. И чувство удовлетворения, что мы благополучно снесли его вниз.