Кто остался под холмом

Марта сначала так обрадовалась Вале, что чуть не заревела. Все-таки ей было очень страшно здесь одной. Но потом Валя рассказала, как догадалась, где ее искать, и как несколько часов шла по лесу, и как выбралась к заброшенной спортивной базе и не заметила Германа, и вот тогда, дослушав, Марта замолчала и не отзывалась, сколько Валя ни тормошила ее. Лишь когда та заплакала от бессилия, девочка неохотно сказала: «Зря ты это». Валя понимала и сама, какую невообразимую глупость совершила, придя сюда одна. Хотела доказать Гурьяновой, что чего-то стоит…

Пол был земляной, очень ровный и утоптанный, а стены и потолок бревенчатые. Едва Марта освободилась, они пошли вслепую, ощупывая стены, и наткнулись на лестницу. В первую секунду обе остолбенели от счастья. Лучше бы этого счастья не было, потому что потом стало еще хуже, хоть вой.

Крышку изнутри открыть было невозможно. Они давили на нее поочередно – лестница была слишком узкой для двоих, – рычали, и Марта отчаянно ругалась, а Валя отчаянно молилась. Но они не сдвинули ее ни на миллиметр.

– Он машину поставил сверху, – мрачно сказала девочка. – Придавил нас, чтоб не выбрались.

– Машиной не мог, – сказала Валя, думая о своем. – На чем он в город вернулся?

– А почему ты думаешь, что вернулся?

– Он весь день снимает праздник, ему нельзя исчезнуть.

– Точно. – Марта скрипнула зубами. – Я у него в багажнике два часа провалялась, думала, задохнусь. А это он просто ждал, когда можно будет добраться сюда.

– Зачем?

– А вдруг меня стали бы искать и догадались заглянуть в машину…

«Он ее привез, собирался уезжать, и тут появилась я».

Они сидели на земле, привалившись к толстому столбу. Он высился точно в центре их подземной камеры, неровно обтесанный, с торчащими кое-где сучками. «Это зачем здесь?» – спросила Марта. Валя, поднявшись на цыпочки, нащупала сверху приколоченные друг над другом дощечки шириной в пол-ладони, на которых было что-то нацарапано. Десять штук. «Это чтобы крыша не обвалилась», – неизменившимся голосом сказала она.

Темно. Холодно. Тихо. «Словно в затонувшей подводной лодке, которую никогда не поднимут».

– Нам вот что нужно, – сказала Марта, стуча зубами, – как только он начнет спускаться, ты сразу прыгай на него… Нет, прыгну я, а когда он упадет, вались на него сверху и бей по голове. А потом убежим! Поняла?

– Я навалюсь, – согласилась Валя. – А ты прыгнешь. Потом убежим.

Спорить не имело смысла. Конечно, затея девочки обречена: Герман готов к нападению, он будет вооружен и не оставит им ни одного шанса. Может быть, ружье? Почему бы не быть ружью у того, кто живет рядом с лесом. Он отодвинет эту проклятую крышку и выстрелит два раза; три, если пуля застрянет в ее жире, не дойдя до жизненно важных органов. В Марту он стрелять не станет, она нужна ему для другого.

Но лучше пусть девочка распределяет роли, чем плачет или молчит. Когда Марта затихала, становилось совсем тяжело.

Надо было подумать о чем-то важном. Может быть, помолиться. Попросить быстрой смерти себе и девочке. Но в голове осталась одна-единственная мысль о том, что за три часа быстрой ходьбы она до крови натерла кожу на внутренней поверхности бедер, там, где складки, и все это болело, превратившись в мокнущие пятна.

«Глупо очень, – буднично подумала Валя. – Жила жирной, умираю жирной». Умирать было обиднее.

– Как ты думаешь, он скоро приедет? – Голос у Марты дрогнул.

– Нет, не скоро, – соврала Валя.

2

Герман переоделся дома: рабочий комплект, одноразовые штаны и футболка, купленные на дешевых развалах. Одноразовые, потому что пригодятся только сегодня.

Два ритуальных ножа в багажнике он переложил ветошью. Рядом сунул коробку с инструментом. Все остальное было на месте, а главное, он успевал засветло, хотя провозился со съемкой на конкурсе народной песни на час дольше, чем рассчитывал. Уехать было нельзя: каждая из громкоголосых певиц, чьи песни под конец праздника перекатывались в его голове, точно булыжники в пустой бочке, захочет иметь свой портрет в сарафане и кокошнике. Он не сможет объяснить свое исчезновение.

Плохо, что его День совпал с праздником. Он не хотел. Так получилось.

Машина медленно выкатилась из двора. Герман всегда опасался задавить соседского кота или мелкую глупую дворняжку из тех, что любят кидаться под колеса.

Он ехал и думал о Володе. Ему давно было ясно, что произошло двенадцать лет назад. Бедняга нарушил слово, отправился искать Полину без него, и что-то пошло не так; она освободилась и убила мальчика. Где теперь его юный друг, умный, храбрый и добрый? Не было ни могилы, ни места, где его настигла смерть. Изредка, когда тоска становилась непереносимой, он приходил к Феде Буслаеву, которого похоронили не возле родителей, а поодаль, и долго сидел там, представляя, что под надгробной плитой лежит Володя. Не то чтобы после этого тоска отступала, просто внутри зарождалось что-то еще, кроме нее. Обида. Злость. Зачем не послушал его, идиот! Испугался, что Герман застрянет в больнице с Наумом до августа, – и поторопился.

С кем теперь разделить свою тайну?

Не с кем.

Полина лишила его всего.