Кто остался под холмом

Валя не знала, сколько времени они так просидели. В какой-то момент она задремала и чуть не свалилась, а проснувшись окончательно, поймала себя на желании, чтобы Герман быстрее пришел. Пусть бы все это уже, наконец, закончилось.

Макар видел фигуру Бабкина, мелькавшую вдалеке. На правой линии домов-ульев было больше.

Его не оставляло чувство, что он пропустил что-то очевидное, то, что лежало под самым его носом. Если Герман собирался отвезти пленницу в одно из соседних зданий, отчего не сделал этого сразу? Не смог подъехать на машине?

Эта мысль заставила его оглядеться снова, только теперь он прикидывал расстояние между стволами и пристальнее всматривался туда, где сосны росли гуще.

Здесь, допустим, ему мешали бы проехать все эти пни…

Макар вздрогнул. Пни чередовались с соснами, как будто их спиливали через одну, но если хотели освободить проезд, отчего их не выкорчевали?

Он пытался представить, зачем спортсменам могло понадобиться такое количество бревен. Костер? Складывали баню? За тридцать лет эти остатки древесины были бы изъедены в труху.

«Бревна нужны для блиндажа».

Эта мысль прошла через него, как разряд тока. Илюшин дернулся и вскочил.

Блиндаж. Герман мог держать пленниц в подземелье.

Допустим, он поленился тащить бревна издалека. Если только эта поляна не расчищена для отвода глаз, блиндаж должен быть поблизости.

Макар быстро оценил расположение пней, мысленно разворачивая перед глазами процесс постройки блиндажа вспять: Герман с Карнауховым не стаскивали бревна к выкопанной яме, а волокли их обратно.

Откуда им было удобно их нести?

Его взгляд остановился на небольшом пригорке, заросшем иван-чаем. Он пошел к нему, всматриваясь в следы на земле. Нет, тропы не видно, но все же…

Нет. Ничего. Просто заросли иван-чая. Илюшин поморщился от острого разочарования. Не было здесь никакого блиндажа, только трава, сучья, какая-то жердь да выпирающий из земли толстый узел соснового корня.

Он повернулся, чтобы спуститься, сделал первый шаг и отчетливо понял, что сосновому корню здесь взяться неоткуда.

Илюшин бросился обратно, упал на колени, расшвыривая пласты земли вместе с травой, и ухватился за жердь. Ну же, давай! Он выдернул ее из-под корня, ободрав до крови ладони. Крышка была прилажена плотно, без единого просвета. Макар взялся обеими руками за корень, который был не чем иным, как ручкой люка, потянул на себя, и в этот момент Герман ударил его сзади ножом.

Слушая шорохи над головой, Марта и Валя замерли, не отводя друг от друга испуганных взглядов. Валентина заметила, что глаза у девочки горят в темноте, как у кошки. И вдруг сообразила: она ее видит! Видит Марту! Вскочив, она ударилась плечом в люк, и щель начала увеличиваться. Снизу, извернувшись как змея, подлезла девочка, и вместе, выталкивая крышку руками, они сдвинули ее в сторону.

Первой вылезла Валя, щурясь от яркого света. Герман! Где Герман? Открыть люк мог только он. Но фотографа поблизости не было, и она дернула Марту вверх, как морковку из земли.

– Бежим!

Они скатились с пригорка. Девочке потребовалось не больше трех секунд, чтоб оглядеться и принять решение.

– Валя, сюда!

Валентина схватила ее, прижала ладонь к ее губам и шепнула на ухо:

– Беги!

Та отчаянно замотала головой.

– Слушай меня! Приведи сюда людей. Я побегу другим путем, чтобы запутать его.

Что-то в ее голосе заставило Марту беспрекословно подчиниться. Она бросилась по той тропе, которая однажды уже вывела ее к реке.

А Валя Домаш, пугливая мускусная крыса, пошла обратно.

У нее был свой расчет. Как только Герман увидит, что их нет, он побежит за Мартой – и догонит, потому что с ней будет балласт: ослабевшая толстуха. Марта ни за что не бросит ее, если они будут вместе. Поэтому девочка должна спастись одна.

Валя усмехнулась. В конце концов, ей выпало целых пять лет жизни. Мучил только один вопрос: отчего Герман, открыв люк, не убил их сразу?

Она обогнула пригорок, и стало понятно отчего.

В десяти шагах от нее фотограф тащил в кусты мужчину, в котором Валя, приглядевшись, узнала обаятельного парня из библиотеки. Тот был еще жив. В момент озарения она поняла, что Герман не может убить его на этом пригорке, потому что под ним ритуальный столб, а на столбе десять дощечек, и их нельзя осквернить кровью – неправильной кровью.

Бросив тело под кустами, Герман выпрямился, стоя к Вале спиной. Раздался щелчок, и из его руки выпрыгнул нож, похожий на рыбу, пойманную удачливым рыбаком. У ножа было широкое серебристое тело и узкая морда.

Не надо, тихо взмолилась Валя. Пожалуйста, не надо!

Фотограф наклонился к парню, и в эту секунду раздался пронзительный крик.

Герман подпрыгнул и обернулся. Валя продолжала кричать, глядя прямо в его изумленное лицо. Голос, накопившийся в ней за пять лет, прорвался наружу и выплескивался во все стороны, а обезумевшее эхо металось среди сосен. Она кричала так, будто силы ее голоса могло хватить, чтобы оттолкнуть Германа от его жертвы.

Некоторым образом так и произошло.

Огромная тень пронеслась мимо Вали и сбила Германа с ног. Тот отлетел в сторону, вскрикнув, а человек бросился к раненому.

– Макар!