Кто по тебе плачет

— Радио, — произнесла одними губами лесная женщина. — Дай мне. Она прикоснулась трепетными пальцами к белым клавишам приемника, жадно повернула ручку, боком присев на кожаное черное сиденье.

— Подожди, я включу, — сказал я. — Руль, видно, запирается.

— Ах, да, совсем дикая стала.

Приемник загудел. Шорох поплыл от него, таинственный шорох далеких земных расстояний. Звуков не было.

— Попробуй ты, — сказала она почти жалобно.

Я стал давить на клавиши, но звука не было.

— Тут где-нибудь есть антенна… выдвинуть антенну… кнопка для нее.

Мы стали вдвоем искать нужную кнопку. Вот она, под самым щитком. Я ударил по ней. Прутик антенны плавно потянулся над зеленой гладью капота и замер, как лучик, нацеленный в самое небо.

Шорохи стали полнее, громче, но звука, слов, речи, музыки не было.

— Куда мы с тобой попали? — вроде пожаловалась она. — Станции не ловятся. Приемник у тебя исправен?

— Где ж ему сломаться. Новенький… сильный.

— Покатай меня, — сказала грустная женщина. — Прежде я не замечала, как уютно пахнут автомобили…

Машина завелась не сразу, но включилась добротно, почти неслышно. Я потрогал передачи, ножные педали, подождал пока рядом сядет она, и вывел машину из ангара, потихоньку, привыкая, приноравливаясь к ней.

Рычаг от руки непривычно далеко. Перед ним еще два рычага поменьше. Судя по надписи — для привода на переднюю тягу. На щитке почему-то не один, а два спидометра. На восемьдесят и сто восемьдесят километров. Если это спидометр… Сидеть очень удобно и вальяжно.

Чудесный аппарат, новогодний сон автолюбителя…

— Кража полотенца — мелкое хулиганство. Машина сама по себе уголовщина, — пытаясь отвлечь ее, вроде пошутил я.

— Найдем дорогу и поедем к ним.

— К медведям, — кивнул я, — к лешим и русалкам.

— Ты мрачен.

— Просто не вижу дороги.

— Значит, машины по воздуху? — не соглашалась она.

— Вертолетом…

Я вел «Ниву» по самой опушке леса. Проехали грядки, на которых, если не ошибаюсь, росла картошка. Маленькое поле с колосьями чего-то или не с колосьями. «Нива» покачивалась на ямах уверенно, мягко неуловимо дрожа мотором от невозможности выскочить на большую стремительную дорогу.

Слева непролазным частоколом один за другим пробегали стволы. Матерый лес окружал поляну высоченной стеной. Дороги не было. Тропинки не было. Наша тропинка не обозначилась, будто мы сами не вошли сюда, а прилетели, не измяв траву, не сломав сучка и ветки.

Мы катались. Я нажал сигнал, я давил на сигнал. Криком кричала «Нива», плакала, не умея вырваться из огромной зеленой клетки. Выл над лесом тревожный сигнал одиночества.

* * *

Когда мы вернулись, она подвела меня к телефонной розетке слева от стола.

— Я видела на складе аппараты, — взгляд ее был просительным.

— Хорошо, пойду — принесу телефон, — кивнул я, предчувствуя полезность ее затеи. Кому понадобилось при действующей розетке прятать аппарат?

Я сходил наверх и нашел коробку с телефоном, принес в комнату распаковал, соединил в розетке. Аппарат не звякнул.

Она подняла трубку, стала нажимать, постукивать пальцем по гашетке. На лице было такое растерянное выражение, словно скажет на нетерпеливо через мгновенье: але… але… Никто не отозвался.

— Положу обратно, — вздохнула грустная женщина.

— Пускай стоит. Красивый телефон.

* * *

Вечером я позвал ее в котельную и попросил выбрать себе тахту. Мы сорвали картонную упаковку, и финская тахта нам очень понравилась. Мягкий поролон, обитый серо-зеленой тканью.

— Твою мы отнесем в комнату, а я буду спать в котельной, — сказал я.

— Мне кажется, тут неудобно и негде.

— Раздвину ящики, просто положу на них.

— Я боюсь одна. Ты мог бы лечь в коридоре?

…Условности приходят вместе с цивилизацией…

Мы отнесли тахту в дом-кладовую, как мы его называли, в комнату при складе. Потом принесли другую, поставили в коридоре. Подмели пол, взятым на складе веником, убрали подсушенную траву. Она сама взяла в одной кладовке новенькие простыни, шерстяные одеяла, наволочки, подушки — ловко постелила все это. А я положил на стол у ее постели карманный фонарик. На складе их была целая коробка.

— Нам очень попадет, — грустно улыбнулась она.

— Потом попадет. Я больше никого не испугаюсь, ничему не удивлюсь.

Мы так же устроили мой ночлег в коридоре, не совсем удобном, как любой коридор, но сухом и чистом, с надежным потолком над головой, с четырьмя стенами вокруг…

Вот оно белое наваждение. Две простыни, подушка, мягкий провал в никуда.

* * *

В руке у меня холодело чудо, никогда не замечаемое прежде мягкое, нежное, в белом тюбике… Содержит биологически активные вещества… хорошо освежает рот и укрепляет десны… разработана совместно с Одесским НИИ гигиены… улучшенные вкусовые качества. Эти слова я никогда не разглядывал, а тут сложились буквы сами собой… Нашел чему радоваться? Но я не радовался, нет, я наслаждался. Кто не копил таежный перегар сухим воспаленным ртом — ничего не поймет.

* * *

Утром она хлопотала у плитки, заваривая краденый чай. Хлеба на складе не было. Мы ели глазунью с дорожными сухарями.

После завтрака я принес в комнату самый легкий приемник, поставил на стол, включил в розетку, нажал…