Кто последний за смертью?

Словно услышав его слова в машине зазвонил телефон. На проводе был Константин Гусев. Павел, дело набирает оборот, — задыхаясь говорил Гусев. — Я из номера Кирилла. Тут записка… Читай, — насторожился Николаев и пожалел, что отдал последнюю сигарету Клементьеву. Слушай, тебе адресовано: «Уважаемый Павел Николаевич! Всю эту историю затеял я. Наш любовный треугольник привел к чудовищным результатам. Драгоценности давно уже были в надежном месте, и все это я подстроил — и побег Лены с Полещуком, и взрыв машины, и своей рукой убил несчастных Мызина и Юркова. Я хотел отомстить Полещуку, но потом решил отомстить и ей — этой паскудной сучке, для которой нет ничего святого, кроме денег. Она умудрилась предать и меня, и Андрея, этого дурошлепа, до последней минуты своей нелепой жизни не понявшего, что его подставилил, как последнего дурака. Он думал, что ообманывает меня, снимая деньги со счета нашей горе-фирмы, что прикарманивает фамильные драгоценнсти нашей семьи. Но Лене не нужен был Андрей, ей нужны были деньги, потому что она знала, к а к и е это деньги, и к а к у ю жизнь можно вести, обладая ими. Я все это организовал с ее помощью, но решил лишить жизни и ее, потому что понял — она предаст кого угодно ради своей выгоды. Я все продумал тщательно, не понял только одного — я не смогу выдержать того зрелища, которое увидел сегодня в морге. Это оказалось выше моих сил. Я не скажу, кто именно осуществил эти убийства, да это и не важно, и никто никогда этого не узнает, потому что я решил покончить с собой. А эти окаянные драгоценности, ради которых пролито столько крови, будут лежать на дне Черного моря, там им самое место. Рукописи же и картины я спрятал в таком надежном месте, что никто их не найдет, и они будут там лежать до лучших времен, когда люди сумеют их оценить по-настоящему. Будь проклята эта жизнь, которая всколыхнула на поверхность все самые гнусные стороны человеческой натуры — жадность, подлость, предательство. Я ухожу из жизни, а дело на этом можно считать законченным, так как больше нет никого — ни людей, участвовавших в нем, ни драгоценностей, из-за которых все это произошло. С уважением Кирилл Воропаев.» Вот, значит, такое письмо, Павел, нашел я на тумбочке около кровати в номере Кирилла.А? Как оно тебе?

Николаев молчал, пытаясь сосредоточить ся. Да, вот тебе и Кирилл Воропаев… Чего молчишь? — кричал в трубку Константин.

— Чего случилось? — насторожился Клементьев. А? Что? Да ничего, — отвечал Николаев обоим сразу. — Ладно, Костя, мы едем к тебе. Что ты там еще обнаружил?

Еше письмо к родителям и Вике. Ладно, это письмо прочитаем на месте.Там ничего нового нет? Нет, примерно то же самое… Ладно. Действуй по обстановке. Опрашивай дюдей, организовывай поиски. Глядишь, еще живой…Хотя, времени с его ухода из гостиницы прошло предостаточно. Все. Пока. Ну что, Павел Николаевич, говорил я тебе, что ты Шерлок Холмс! Как же ты все здорово расшифоровал… А это ох, как трудно… Я… здорово, дальше некуда, — бубнил под нос Николаев. — Полещук погиб, Лена погибла, Кирилл, видимо, тоже…А я плетусь в хвосте событий и констатирую их… Хорош получился результат, лучше не придумаешь…

Все это окаянное дело — цепь сплошных промахов, — продолжал он. — Но и им должного не воздать нельзя. Круто замешано. Полещук обманывал Кирилла, Лена — Полещука, а Кирилл их обоих. И результат славный — четверо убитых в машине, двое — на окраинах Москвы, двое на обочине дороги в Ялте, а теперь еще Кирилл под вопросом. Восьмерых поубивал, а потом себя. Драгоценности в воду и… И дела нет. А мы, следственные органы и угрозыск остались совершенно не при чем, — добавил Клементьев.

… Константина Гусева они встретили прямо у дверей гостиницы. Ну как? Прочесывают ребята близлежащие окрестности. Но…сам понимаешь, тьма тьмущая, лесная зона, черта с два тут что-то найдешь… Пошли в номер Воропаева, — сказал Николаев.

Гусев показал ему письмо, адресованное родителям и Вике.

"Дорогие мои папа и мама! Дорогая дочка Вика! Простите меня за все. Папа и мама, вы хотели из меня сделать достойного члена общества, ученого. Я же прожил ничтожную жизнь, опозорил славные фамилии Остерманов и Воропаевых. Я хочу своей смертью, принимаемой добровольно, искупить свою гнусную жизнь. Папа и мама! Вырастите Вику и сделайте из нее то, что не сумели сделать из меня. Дедушкины драгоценности не пошли на благо семьи, не пошли на благо Отечества, из-за них погибло много людей, их никогда никто не увидит, я уношу их с собой, а картины и рукописи прячу до лучших времен, когда, может быть, люди не будут проливать столько крови из-за денег. Пусть Вика никогда не узнает, кто был ее настоящим отцом, она должна вырасти Воропаевой и смыть с меня, хотя бы частично, пятно позора.