Кто поставил Горбачева?

Во-первых, Евгений Иванович хорошо понимал, что ни перед членами ЦК КПСС, ни тем более в печати никто не позволит ему выступить с информацией о состоянии Ю.В. Андропова и причинах обострения его болезни. Во-вторых, и это самое главное, вряд ли члены ЦК КПСС разбирались в медицине лучше тех двух сотрудников КГБ СССР, которые обратились с письмом к руководителю КГБ.

Поэтому, если Е.И. Чазов действительно был уверен в правильности лечения Ю.В. Андропова и готов был дать по этому поводу отчет, то его следовало дать не членам ЦК КПСС, а независимой медицинской комиссии.

Но послушаем Евгения Ивановича дальше: «Кроме того, сотрудники КГБ, присутствующие на консилиумах, знают мнение ведущих ученых страны о характере болезни и проводимом лечении. Они знают мнение и ведущего специалиста США, профессора Рубина, с которым встречались. Кроме того, они следят за каждым шагом и действием профессоров и персонала»[1795].

Поскольку болезнь Ю.В. Андропова стала приобретать необратимый характер не из-за почек, то ссылка на «ведущих ученых страны» и «профессора Рубина» была рассчитана только на то, чтобы увести разговор от причины обострения болезни Ю.В. Андропова осенью 1983 г. в сторону.

В заключение Е.И. Чазов выложил на стол самый главный козырь – он обратил внимание В.М. Чебрикова на то, что он более чем кто-нибудь заинтересован в сохранении жизни Ю.В. Андропова[1796].

И хотя этот козырь мог произвести впечатление только на сентиментальных барышень, В.М. Чебриков, если верить Е.И. Чазову, после него дрогнул. Правда, не потому, что устыдился того, что дал повод подумать, будто бы сомневается в профессионализме Евгения Ивановича.

«Видимо, где-то внутри у него, – пишет Е.И. Чазов, – появилось сожаление, что он поднял вопрос о письме. Кто знает, а может быть, я изменю своим принципам и сделаю достоянием всех членов Политбюро и ЦК тот факт, который знали очень немногие, в частности он и я, факт, что дни Андропова сочтены»[1797].

Из этого явствует, что к середине ноября В. М. Чебриков уже знал, что генсек безнадежно болен. Кто мог посвятить его в это? Только Е.И. Чазов. Следовательно, к тому времени они уже обсуждали состояние Ю.В. Андропова. Может быть, даже не один раз.

Когда и как произошло это, оба предпочли умолчать. Однако есть основания утверждать, что разговор имел место во второй половины октября, когда решался вопрос о возможности участия Ю.В. Андропова в праздничных торжествах. Как глава КГБ В.М. Чебриков должен был знать, будет ли присутствовать на них генеральный секретарь, а это значит, следует ли принимать для его охраны соответствующие меры.

Но тогда получается, что уже в октябре, через две-три недели после первой операции, Е.И. Чазов информировал шефа КГБ о безнадежном положении генсека.

Что должен был сделать шеф КГБ, получив такую информацию? Во-первых, немедленно довести ее до сведения членов Политбюро, в крайнем случае, до сведения К.У. Черненко. Во-вторых, поставить вопрос о необходимости проведения консилиума. Ведь речь шла о жизни главы государства. Между тем шеф КГБ не только предпочел сохранить полученную информацию в тайне от руководителей партии и государства, но и отверг возможность привлечения к решению вопроса о судьбе генсека других специалистов.

«Считайте, что этого разговора не было, – заключил он, – а письмо я уничтожу. И еще: ничего не говорите Андропову»[1798].

Если бы письмо на имя В.М. Чебрикова пришло в обычном порядке, он был обязан в течение месяца дать ответ его авторам и копию своего ответа оставить в архиве КГБ СССР.

Но, вероятнее всего, Ю. С. Плеханов передал это письмо В.М. Чебрикову из рук в руки. Следовательно, оно нигде не было зарегистрировано, и, кроме двух его авторов и шефа КГБ, никто о нем больше не знал. В таких условиях В.М. Чебриков мог после беседы с Е.И. Чазовым уничтожить письмо и не оставить в архиве его следов.

Имел ли он право проигнорировать его?

Для ответа на этот вопрос необходимо учесть, что появлению упомянутого письма предшествовало возникновение у Ю.В. Андропова флегмоны, непринятие мер по ее ликвидации, повлекшее за собой возникновение угрозы гангрены, неудачная операция и такое лечение прооперированного участка, следствием которого стало, заражение крови.

Поэтому авторы письма имели все основания обратить внимание руководителя КГБ на подобные факты, поставить перед ним вопрос о необходимости проведения расследования и принятия соответствующих мер. Если все это было проявлением халатности и непрофессионализма, требовалась немедленное обновление медицинского персонала. Подобное обновление было тем более необходимо, если во всем этом был злой умысел.

Из этого вытекает, что В.М. Чебриков совершил должностное преступление и фактически отдал судьбу Ю.В. Андропова в руки Е.И. Чазова.