– Трогай! – крикнул я лихачу. Тот только того и ждал.
Как бешеный рванулся вперед изнервничавший вконец рысак, и в три-четыре взмаха мы уже поравнялись с ползущими впереди санями.
– Мария Николаевна, – крикнул я взволнованным, нетерпеливым голосом, – здравствуйте.
Она вздрогнула и торопливо оглянулась. На мгновенье яркая краска залила ее щеки.
– Ах, это вы, откуда вас Бог несет?
– Оттуда же, откуда и вас, я провожаю вас от самого
Гостиного двора, это ведь я налетел на ваши сани у Пассажа, я тотчас же узнал вас и с тех пор еду по пятам, а вы и не догадались..
– Ну, а теперь вы куда ж? – прервала вдруг она мое торопливое словоизвержение.
Признаться, этот вопрос меня несколько озадачил.
– Куда? Пока вот провожаю вас, а потом, надеюсь, вы мне позволите зайти к вам, я, кстати, буду очень рад видеть
Николая Петровича, я давно уже не видался с ним.
Она ничего не ответила. Минуту мы ехали рядом молча.
– Послушайте, Мария Николаевна, знаете что? отправьте-ка вы вашего возницу к черту и пересаживайтесь ко мне, а то он ползет как ушибленный. Право, ну.
Маня с минуту колебалась. Но, видно, ей самой до смерти надоело это похоронное шествие, потому что, подумав с минуту, она остановила своего извозчика, расплатилась с ним и, захватив с собой небольшой пакет, единственно оставшийся у нее изо всей массы покупок, пересела ко мне. Я был в восторге.
– Семен (знать имя своего лихача – священная обязанность всякого нанимателя), рубль на чай, пошевеливайся!
Лихач только головой тряхнул. «Знаем, мол, не учи!»
Он лихо подобрал вожжи, как-то особенно чмокнул, отчего горячий конь вздрогнул всем телом, гордо козырем поднял красивую морду, рванулся, словно бы хотел сбросить своей широкой грудью мешающее ему препятствие, и помчался, точно поплыл, едва касаясь копытами земли.
– Послушайте, Мария Николаевна, – начал я, – скажите на милость, что это за гоголевский тип был сегодня с вами.
– А вам очень интересно это знать? – усмехнулась она.
– Очень!
– Мой жених.
– Ваш жених?
– Да-с, мой жених, Алексей Александрович Муходавлев, титулярный советник, служит в Министерстве государственных имуществ, получает 90 рублей жалованья и имеет собственный дом, тот самый, у которого он только что слез. Видите, как я вам подробно докладываю. Ах, да, забыла еще: вдовец – жена умерла пять лет тому назад, имеет дочь десяти лет. Вот, кажется, и все подробности.
Что вы так удивленно смотрите?
– Вы шутите, быть этого не может! – воскликнул я.
– То есть чего быть не может? Что он вдовец или что у него дочь десяти лет?
– Быть не может, чтобы он был ваш жених!
– Почему?
– Да, во-первых, потому, что он обезьяна, а во-вторых, как же это так скоро. Давно ли мы виделись с вами, и ни о каких Блоходавлевых и речи не было.
– То есть как давно ли, ни меньше ни больше как два с половиной месяца, а в такой срок иной раз многое может случиться.
В последних словах мне почудился как бы упрек, но я так был огорошен неожиданным известием, что почти лишился способности что-либо соображать.
– Да нет, перестаньте, вы себе представить не можете, как вы меня ошеломили, это невозможно, – бормотал я, стараясь собраться с мыслями. – Неужели это дело решенное?
– Почти, он уже переговорил с отцом, мне тоже изъяснился..
– Ну и вы...
– Конечно, согласна, он для меня очень хорошая партия, по крайней мере, все так говорят, в чине, с деньгами, чего же больше.
– Я вижу, он вам не по сердцу.
– Вот вздор какой, почему это вы так думаете, напротив, он мне очень нравится, такой солидный, серьезный, учтивый.
– Да из каких он?
– Как из каких, я же вам говорила – чиновник, титулярный советник, служит. .
– Э, да не то, не то вовсе, я спрашиваю, из каких он, то есть из «наших» или из хамов?
– Ах вот что, – иронически улыбнулась Маня, – предки на сцену. Ну, предки его не из важных, отец был простым вахтером, а сестра до сих пор где-то прачешное заведение держит, и он этого не скрывает, да, впрочем, и то сказать, не всем же быть пятисотлетними дворянами и происходить от воевод Дмитрия Донского.
Последняя фраза была уже прямо не в бровь, а в глаз, – я несколько раз говорил Мане, что род Чуевых происходит от воеводы Чуя, убитого на Куликовском поле.
– Послушайте, за что вы на меня сердитесь?
– Я на вас, избави Бог, и не думала, да и за что? Вы мне ничего худого не сделали, а если что и вышло худого, то я сама виновата, слишком неосторожна.
– Что такое, что вышло? Вы меня пугаете!
– Ничего особенного, слишком часто нас с вами видели вместе это лето, ну и вышли разные сплетни, впрочем, теперь все уже опять утихло. Что было, то прошло. Однако вот мы и приехали, стой, стой! Вот тут, у ворот.
Мы остановились.
– Мария Николаевна, – начал я решительным тоном, –
мне необходимо с вами переговорить серьезно.
– О чем?
– Этого в двух словах не перескажешь.