Кто прав? Беглец

Эдуардовна стояла подле и приветливо ему кланялась. Со мною оба они простились очень холодно, очевидно, они были крайне недовольны моим поведением, но мне это было безразлично.

Выйдя на улицу, я увидел Муходавлева, он стоял в нескольких шагах, очевидно, поджидая меня.

– Послушайте, – заговорил он каким-то сдавленным голосом, – что вам от нас надо, зачем вы мешаетесь в это дело?

– В какое дело? – холодно спросил я, останавливаясь против него и в упор глядя ему в лицо.

– В дело моей свадьбы. Я хочу жениться на Марии

Николаевне..

– Но вы не женитесь, – перебил я его.

– Почему, кто мне может помешать?

– Я! Вы не женитесь, потому что я женюсь на ней, поняли теперь?

– Как не понять, но поймите и вы, что я этого не допущу, мне родители ее дали согласие, и она сама почти согласна, я уже разрешение начальства о вступлении в брак исходатайствовал и кое-кому из товарищей сказал, да я теперь из одного сраму не отступлюсь, нет, вы эти пустяки бросьте, не думайте, что Муходавлев из тех, что позволят вертеть собою, у меня, батенька, хохлацкое упрямство, и уже что я раз решил, так и будет, хоть лоб разобью, а на своем поставлю. Думайте обо мне, что вам угодно, но я предупреждаю вас, что если вы не отстанете, то я попросту, без затей, переломаю вам ребра, слава Богу, силы хватит.

– Увидим, – произнес я, медленно отчеканивая каждое слово, – но помните одно, что я тоже не остановлюсь ни перед чем, хотя бы и этим. – Говоря это, я вынул из кармана маленький револьвер Лефоше и слегка щелкнул курком.

Зловеще блеснула при лунном свете вороненая сталь дула.

Муходавлев побледнел как полотно и как ужаленный отскочил от меня шагов на пять.

«Трус, – мелькнуло у меня в голове, – это хорошо».

– Милостивый государь, – бормотал окончательно перетрусивший Муходавлев, – вы просто того.. разбойничаете.. как же вы так это смеете.. я жаловаться буду... это ведь значит покушение на жизнь человеческую. . за это ведь суду предают. . я завтра же градоначальнику донесу на вас.

– Можете, – холодно ответил я, – но помните одно, если

Мария Николаевна будет вашей женой, я пущу вам пулю в лоб, а потом и себе, мне все равно без нее не жить, а ей этим я услугу окажу, овдовев, она будет со средствами и может выйти по любви. Видите, как все это просто. – Я говорил так спокойно, точно дело шло о какой-нибудь самой обыкновенной вещи. Хотя Муходавлев и оказался трусом, но тем не менее не настолько глупым, чтобы его было так легко запугать. Когда первое впечатление испуга прошло, он злобно усмехнулся:

– Напрасно вы так думаете, что это так просто, поверьте

– я не баран, что позволю себя зарезать, меня не напугаете, и от своего решения я не отступлюсь, чем бы вы мне ни угрожали, а теперь прошу вас идти своей дорогой, а не то я позову полицию и вас арестуют, как носящего оружие.

Прощайте.

– Прощайте, но помните, все, что я говорил, не одни пустые угрозы.

– Ладно, ладно, увидим.

Сказав это, он перешел на другую сторону и быстро зашагал от меня прочь, бормоча что-то себе под нос.

Я всю ночь не мог заснуть. Если бы вчера кто-нибудь спросил меня, люблю ли я Маню настолько, чтобы жениться на ней, я бы затруднился ответом, но теперь я просто весь сгорал от безумной страсти. По крайней мере, мне так казалось. При одной мысли, что она может быть женой

Муходавлева, который по праву мужа запретит ей видеться со мною, и я таким образом навеки потеряю ее, меня бросало в холод. Я вскакивал с постели и в темноте принимался ходить из угла в угол, сжимая кулаки.

– Ни за что, – шептал я, – ни за что, лучше умереть.

Мне тогда и в голову не приходило, что мое решение жениться на Мане вытекало не столько из любви к ней, сколько из чувства уязвленного самолюбия, упрямства и страстного желания поставить на своем. Мне не столько важно было, хотя я сам этого не замечал, чтобы Маня была моей женой, сколько то, чтобы она не была женой Муходавлева.

«Как? – думал я. – Чтобы меня предпочли какому-нибудь чинушке, чтобы он смел пренебрежительно смотреть на меня.. никогда». Если бы Муходавлев не был богат, я уверен, что мне бы и в голову не пришло так волноваться. Будь он какой-нибудь несчастный канцелярист, бьющийся на одном жалованье, я – кто знает, может быть, даже и не подумал расстраивать свадьбу, уступил бы ему

Маню, ну взгрустнул бы немного – и только; в том-то и был весь вопрос, что с точки зрения житейской мудрости, это я сам в душе сознавал, Муходавлев был несравненно лучший жених для Мани, чем я. Я видел предпочтение, которое отдавали ему родители Мани, да и всякий бы на их месте, и вот это-то меня главным образом и выводило из себя и заставляло приходить в исступление.

На другой день ровно в 12 часов я уже стоял со своим лихачем на углу улицы, где жила Маня. Мне не пришлось долго ждать. Вот отворилась знакомая калитка, и показалась стройная фигурка Мани в шубке, обшитой седым плюшем, и в такой же шапочке, сдвинутой слегка набекрень. Она шла торопливо по замерзлому тротуару, оглядываясь во все стороны. Увидев меня, она прибавила шагу и, вся запыхавшись почти, подбежала ко мне.