Кто прав? (роман, повести, рассказы)

— Н-да! — произнес он.—Это все очень важно, но не с той стороны, с которой вы, может быть, предполагаете. Я так же свято, как в том, что на небе есть бог, уверен и в том, что Ястребов ни сном ни духом не виноват в этом убийстве и даже меньше нас всех предполагает, кто истинный виновник его несчастия. Я видел Ястребова у трупа Даши и положительно убежден, что для него ее смерть была такою же неожиданностью, как и для всех. Я не хочу сказать, чтобы он не был способен на убийство,— убить может всякий, смотря при каких обстоятельствах и в силу каких побуждений,—но так мастерски притворяться,—нет, это не в его характере... Я знаю штабс-капитана более 15 лет: это — идеал правдивого, благородного человека, но слова ваши наводят меня или, лучше сказать, подтверждают еще ранее родившуюся во мне мысль.

— Какую?

— Извините, рискуя заслужить с вашей стороны упрек в недоверчивости и, пожалуй, в неделикатности, я пока скрою от вас мои предположения. Они еще во мне самом так слабы,—и скорее инстинктивно гадательны, чем положительны,— что мне не хотелось бы говорить о них, пока сам себе их не уясню в достаточной мере. Во всяком случае, будьте уверены, что я с своей стороны весьма ценю ваше доверие ко мне и ваше благородное чувство, но мы, старики, бываем иногда, может быть даже излишне, осторожны и осмотрительны. Что делать, это наш недостаток!

В тот же день полковник послал своего денщика к штабс-капитану Ястребову просить его пожаловать на минуту.

Ястребов не заставил себя ждать и тотчас же явился.

— А, здравствуйте, дорогой мой! — приветствовал его полковник, радушно протягивая ему обе руки. — Боже мой, до чего вы изменились! Как вам не грех убиваться так?! Вы — мужчина, и вдруг такое отчаяние.

Алексей Сергеевич горько улыбнулся:

— Эх, полковник, есть чувства, пред которыми бессильна самая твердая воля.

— Я знаю, ваше горе очень велико, но ведь не вы же один любили и любите. Мало ли есть людей, теряющих тех, кто им дорог, но отчего же никто не предается такому отчаянию?

— Не знаю, не умею вам сказать. Может быть, потому, что у всякого в молодости были хотя бы самые незначащие, легкие увлечения, но которые впоследствии все же таки служили чем-то вроде воды, примешиваемой к вину, расслабляя и обессиливая до некоторой степени настоящее чувство, но я не знал таких увлечений: я почти до сорока лет сохранил все силы моего сердца, и когда полюбил, то полюбил всем моим существом, без раздела. Даша была моя первая и последняя любовь!

Ястребов говорил тихим, но глубоко-прочувствованным голосом, на ресницах его дрожали слезы.

Полковник был очень расстроен.

— Послушайте, — начал он особенно ласково и задушевно,— оставимте этот вопрос, он для вас, я замечаю, особенно тягостен; я приглашал вас, чтобы поговорить об одном весьма интересующем меня вопросе. Скажите, пожалуйста, кто, по-вашему, убийца? Ведь арестованные сознались только в одном — в ограблении, факт же убийства отрицают самым энергическим образом. И с вашего позволения, я в свою очередь в этом случае принимаю их сторону. По-моему, они не убийцы, а только дураки, неумело воспользовавшиеся убийством и попавшие как куры во щи.

И полковник подробно сообщил Ястребову свой взгляд и все доводы, на основании которых он считал крестьян вовсе непричастными к убийству.

— Убийца на воле, — продолжал он,— и, очень может быть, гораздо ближе, чем многие это думают.

При этих словах полковник особенно пристально и зорко взглянул на Ястребова.

— Я вас не понимаю, полковник: если не они, то кто же и кому могло быть нужно это убийство? Я, признаться, не особенно-то вникал до сих пор в суть дела, а теперь не могу не сознаться, что вы правы.

— Надо вам сказать, что и следователь теперь начинает убеждаться в их невиновности, но держит их пока до открытия настоящего виновника.

Сказав это, полковник опять пытливо уставился в лицо Ястребова. На этот раз Алексей Сергеевич заметил его взгляд и горько усмехнулся.

— Хотите, полковник, я скажу, о чем вы сейчас думаете?

— Говорите, но я вперед уверен, что вы не угадаете.

— В настоящую минуту вы думаете, не я ли убил Дашу?

— Вот и не угадали! Как раз ошиблись! Я ни на минуту не подозревал и не подозреваю вас, хотя должен сказать вам, что против вас есть много улик, и настолько веских, что узнай об них судебный следователь, он, со свойственной ему рьяностью и бестолковостью, пожалуй, распорядился бы арестовать вас.

Ястребов побледнел.

— Какие же такие могут быть против меня улики? — произнес он, впиваясь глазами в лицо полковника.

— Их несколько, — хладнокровно возразил полковник,— во-первых, в минуту убийства вас не было дома и вас видели идущим по дороге в Хмурово; во-вторых, припомните ваше странное поведение у Саблина, ваше лихорадочное волнение, ваши загадочные слова, которые вы говорили при этом поручику Носову; в-третьих, скажите, пожалуйста, если мы исключим покушение на ограбление, то кому могла быть нужна смерть Дарьи Семеновны? К довершению всего, я знаю, что вы не далее, как накануне, при драгуне Агееве чуть не убили ее.