Кто сказал: "Война"? (СИ)

Когда солнце село и дом стих окончательно, явился Гайяри. Братец не стал стучать, он просто вскрыл замок парой материных шпилек и зашел, не спрашиваясь.

— Сали, не спишь? Я тебе поесть принес, — и выставил на постель тарелку печенья. Большую кружку молока сунул ей прямо в руки.

— Если и спала, то уже бы проснулась, — проворчала Салема, чудом не расплескав молоко по одеялу.

Кружка была теплая, а от печенья, того самого, что они с Лолией пекли накануне, пахло аппетитной сладостью ванили и муската. Но есть не хотелось все равно: казалось, это будет уступкой отцу, так небрежно разрушившему ее счастье. Но Гайяри с ее гордым решением считаться не собирался.

— Ешь, давай, это же журавлики, — сказал он, кладя в рот одну печенюшку. — Помнишь? Кто воротит нос от журавликов в день Младшей, тот гневит Любовь Творящую. Хочешь, чтобы тебя никто не любил? — Второй журавлик оказался уже во рту у нее.

Тут уж отказаться сил не хватило — печенье было слишком вкусным. После целого дня голода оно казалось настоящим благословением Творящей миры богини.

— Меня и так уже любят, — ответила она, когда прожевала. — И я люблю. И то, что я сейчас ем… не думай, что я смирилась и откажусь от Нарайна! И отец пусть тоже знает: как бы нам не мешали, мы с все равно будем вместе, — и сунула в рот еще одно печенье.

— Будете-будете, конечно… — Гайяри уговаривал ее как маленькую, но Салема не злилась, на брата она злиться не могла. Даже когда он вставал на сторону родителей, она знала — если очень попросит, Гайи поможет обязательно.

— Не поймал ведь славнейший Тир твоего Нарайна. Ваша затея с побегом, похоже, его спасла.

В недоумении Салема отложила печенье. Правду он говорит или смеется над ней? Или… Творящие! За последние сутки она столько всего наслушалась, что уже не знала, чему верить, а чему нет. Сначала арестован как изменник, теперь — в бегах… Что для него лучше? Как тут разобраться?..

— И… где же он? — спросила она первое, что пришло в голову.

— Не знаю, — пожал плечами Гайи, — никто не знает.

Да что же это?! Он там, один, может, мерзнет под открытым небом, может, голодает! И как ему должно быть страшно, одиноко… а она здесь печенье ест! Хотелось вскочить и бежать сейчас же, в дом Орсов, в город… да куда угодно, только не сидеть послушной дочкой, молча и бездействуя.

Но Гайяри, поняв ее намерения, тут же схватил за руку, удержал на месте. Легкомыслие его как ветром сдуло.

— Только сбегать не вздумай, — предупредил он строго. — Отец все знает и маму предупредил. Они с тебя глаз не спустят, и если поймают еще раз — запрут окончательно.

— Пусть попробуют. Не успеют.

Что ей родители? У них-то все в порядке! Рассердятся, оскорбятся ее непослушанием? Ничего, она переживет! Именно это она бы и сказала Гайяри, да он слушать не стал.

— Да в бездну к демонам родителей, — продолжал он, — ты о себе подумай. И о нем: если он спрятался, ты не найдешь, а если найдешь — только выдашь. Рассуди здраво, будет он рад, если из-за тебя его выследят?

Он говорил так убежденно, что и она невольно задумалась. Что ж, похоже, брат был прав: по ее следам выследят быстрее… а она ни за что себе не простит, если сама подведет Нарайна.

Как же все это несправедливо!

— Что же мне делать, Гайи, что?.. — Салема растеряно вертела в руках полупустую кружку.

— Ничего, — ответил он мягко. — Ничего не делать и ждать. Суда ведь еще не было, а обвинения — это не приговор.

И опять Гайяри прав… может быть, все это недоразумение, не было никакой измены. А если бы и была, если вещатель и правда предал Орбин, то Нарайн-то тут при чем? Его обязательно оправдают. О том, что суд может решить иначе, она даже в шутку думать не хотела.

Салема с надеждой посмотрела на брата.

— Гайяри, поговори со славнейшим Леном, а? Не может же такого быть, чтобы патриарха, да еще и со всем семейством, осудили без позволения избранника? А Нарайн точно ни в чем не виноват, я знаю!

Но Гайяри только головой покачал.

— Эх, сестренка… если бы все было так просто. Славнейший Айсинар и сам не рад такому повороту — не ожидал, что обвинения будут настолько серьезными. Но что он может? Не станет же избранник выгораживать предателя. И разрешение на разбирательство он уже дал, теперь все в руках судьи. А с судьей если кто и может поговорить, то Лолия, ты бы ее попросила… хотя славный Мор не тот, кто вообще хоть кого-то слушает.

Лолия! Салема сжала кулаки. Она всегда считала себя доброй, но теперь от одного имени в душе вскипала такая ярость, что хотелось не просто ударить — бить и бить, до крови, до боли в собственных руках.

— Не говорим не про нее даже! — зашипела она. — Вот кто подлый предатель, а не Нарайн! Я ей верила как самой себе, а она…

— Ну, будет! Салема, перестань.

Брат отобрал кружку, обнял, прижал к себе, чтобы успокоилась, и Салема уткнулась лицом в его плечо и разревелась. Целый день крепилась, а тут — не выдержала.

— А ты уверена, что это Лолия тебя выдала? — спросил Гайи, когда Салема немного успокоилась.

— Кто больше-то, — она всхлипнула и утерла нос, — кроме Лоли и не знал никто…

— Я знал.