Кто сказал: "Война"? (СИ)

— Они все знают, но им нужно убрать меня с дороги. У них есть факты, обличающие меня как изменника и заговорщика, — теперь он уже не смеялся, говорил спокойно, как о чем-то обычном и постороннем, — а у меня — только слова, что, мол, все не так, как кажется. Славный Мор — педант и формалист. Факты для него весомее слов. А принять и понять факты таковыми, какие они есть на самом деле, осознать, какую выгоду получит Орбин от моих действий, он попросту не готов.

Так и есть: если судья Мор решил, что изъятые при обыске документы доказывают вину, то любые оправдания на словах, как бы благовидно они не выглядели, только укрепят его в этой вере. Преступник изворотлив и всегда клянется, что не виноват — так он обычно говорит. Смягчить его может только раскаяние…

— Мор ждет покаяния, — Озавир словно подслушал его мысли. — Но каяться мне не в чем.

Конечно, не в чем! Разве это мыслимо — унизиться до такого?.. Мы — вершители, дети бога! Мы не просим прощения, не подстраиваемся, не слушаем советов. Проклятая гордыня. Стоило сунуть голову в лед, прежде чем подписывать прошение о суде. А теперь — разве заставишь Озавира виниться за то, что сам он возводит в доблесть?..

— Ладно… Творящие разберутся с этими умгарами. А магия? — раз начал, пусть уж отвечает за все. — Скажешь, что тоже не в чем каяться? Эта твоя книга — разве не практикум?

— Практикум… Ну хоть ты-то не строй из себя мракобеса. Что там за практики? Магии — чуть, сплошные правила безопасности и расстановки ограничений. Подумай: был бы я настоящим магом, сидел бы я тут? Как же. Я бы лучше сам к тебе в гости пожаловал, — он даже развеселился от такого предположения.

— Уверен? — Айсинар протянул руку к прозрачной стене, погладил, потом резко ударил кулаком. Звук вышел глухой и гулкий: если это и было стекло, то какое-то особенное, ни на что не похожее. Охранник, ожидавший его с той стороны, даже не шелохнулся — не услышал. — Тюрьма построена магами, наверное, для магов же? Чтобы не сбегали.

Озавир только снисходительно головой покачал.

— Айсин, ты давно в шахту спускался? А под Вечноцветущую? В сталеварных цехах был?.. или нет, ты по Пряному пути прогуляйся, сразу поймешь, удержали бы чертоги Диатрена или нет… Да это и не тюрьма даже.

— А что?

— Лаборатории. Посмотри сам: огнеупорная глина, термостойкое стекло, металл только кажется металлом. Водопровод, канализация, а во-он там в углу — вытяжка. Сейчас, правда, не тянет, завалило, наверное… Но это ничего, прочистить можно. Айсин, представь: готовые безопасные лаборатории! Сколько еще таких может быть в старых зданиях?

Это было невероятно, но он воодушевился. Говорил так увлеченно, словно забыл, где находится и почему. Айсинар слушал, все больше удивляясь, а потом только и смог, что спросить:

— Лаборатории… Оз, что ты несешь? Да тебя не сегодня-завтра повесят, а ты бредишь какими-то лабораториями?

Он замолчал, глядя все в тот же дальний угол, но потом все-таки ответил:

— А что ты мне прикажешь, отец-избранник Высокого Форума? О петле думать и мочиться под себя от страха? Мне страшно, Айсин. А бояться я не люблю, лучше уж помечтаю.

Будничный тон, спокойный голос, но Айсинара вдруг пробрало до озноба, будто бы внезапно прочистилась та самая древняя вытяжка. Ведь правда, как это должно быть страшно, день за днем — все страшнее и безнадежнее. Хотелось помочь. Но чем? Он сам посчитал обвинения достаточно весомыми, чтобы начать разбирательство, так стоит ли сейчас распускать сопли, изображая сострадание?

— Твоя книга… я почитал немного — это учебник, да?

Озавир повернулся.

— И как тебе? — Только что говорил о страхе, но любопытство — у Оза оно всегда было сильнее.

— Лет двадцать назад убил бы за такой.

— Для тебя и писал… для того тебя, для мальчишки. Попытайся сохранить его, если получится.

*18*

Послушным ребенком Айсинар никогда не был. Его дед, прославленный отец-блюститель, при котором даже мьярнские господа удачи сидели смирно, держал в стальном кулаке не только службу блюстителей, но и род Лен. Выпрягаться было дозволено только одному внуку. Может, потому, что отец его, конченный куцитраш, редко вынимал изо рта мундштук кальяна и почти не узнавал сына, или потому, что мать имела к свекру особые подходы, но Айсинару сходило с рук что угодно. Прогулы в семинарии, драки, битые стены и стекла, поломанная мебель, развороченные заборы… дед только извинялся и платил. А внук продолжал творить, что пожелает.

К тринадцати у Айсина уже была дурная репутация среди наставников и компания приятелей на подхвате, но этого ему было мало. Он хотел водиться со старшими, а именно с Навирином Хеэйдом, по которому, как было известно всей семинарии, давно плакал Серый замок.

В тот памятный день по литературе задали какую-то нуднятину, годную только для девчонок, а получать нагоняй от преподавателя не хотелось. Поэтому на занятия Айсин не пошел, а спрятался на заднем дворе семинарии, чтобы подготовиться хотя бы к следующему уроку естественных наук. Он едва успел развернуть конспект, как во дворе появились трое ребят, и среди них — тот самый Навирин.