Кто скажет мне слова любви…

О любви между ними не было сказано ни слова – с того зимнего дня в лесу за кольцевой дорогой, когда он признался, что Тася ему понравилась. И больше – ни слова. Даже не целовал при встрече, а расставаясь, долго не выпускал её руки из своих и переминался с ноги на ногу, повторяя: «Когда теперь увидимся? Завтра? Не можешь? А когда?». Сидя рядом с Тасей в тёмном зале кинотеатра, Павел прижимался ногой к её ноге – это была единственная вольность, других он себе не позволял. В отличие от Виктора.

Тася обиделась – на них обоих, поняв в конце концов, что ей нужен робкий и неуклюжий Павел, а вовсе не цыганистый красавец Виктор, который тоже не торопился расставить все точки над «и», хотя они встречались уже давно.

– Знаешь, что про тебя на Селигере говорили? Что тебя жена из дома выгнала, вот ты и поехал в лодочный поход! – выдала она Виктору, вне себя от гнева и душившей её обиды. Тася ожидала в ответ всего, но только не того, что услышала.

– Ну, выгнала, – уныло подтвердил Виктор. – До сих пор у друга живу, дочку ни разу не видел. Она не даёт.

– Так это не твоя квартира? – не поверила Тася: Виктор говорил об этом впервые, а раньше ничего такого не говорил. – Это всё чужое? И мебель? И книги?

– Ну конечно, чужое. Ты думала, я к нему с мебелью переехал? Просто он в командировке сейчас, в Финляндии. Приедет скоро…

– И куда же ты?..

– Домой, куда же ещё? Ничего, переживёт. Сколько можно злиться? Если любит, простит. Даже ещё рада будет, что вернулся, – размышлял Виктор вслух, и по лицу его бродила мечтательная улыбка. – А не простит, разведёмся и дело с концом! У меня тоже гордость есть, – заявил Виктор и, взглянув на Тасю, понял, что проговорился…

– А знаешь, Витя… У меня тоже есть гордость, – еле слышно сказала Тася.

– Да-аа? Что-то я не заметил. Ты же у нас добрая. Одна меня бросила, выгнала, а ты подобрала. Пожалела. Теперь вот – жалеешь, что пожалела, – вывернул Виктор глагольно-головокружительную конструкцию, но она поняла. – Только я вам не мячик – бросили-поймали, снова бросили. Я сам решу, как мне жить. У меня, между прочим, семья.

– Да, я помню. Ты говорил. А ещё ты говорил, что разведёшься и мы поженимся.

– А без развода я тебе, значит, не нужен? Тебе штамп в паспорте нужен или муж? Я-то думал, ты меня любишь, а ты, оказывается, развода ждёшь, как коршун крови?

Тася его уже не слушала. В голове у неё стучали горячие молоточки, к щекам приливали жаркие волны. Она всё застёгивала пуговицы на пальто, и у неё не получалось – застегнуть. Так, в распахнутом пальто, она и выбежала из подъезда на улицу и жадно вдохнула холодно-сладкий воздух. Почему он такой сладкий? Как мороженое… Почему она не заметила, как пришла зима?

С Павлом они встречались по-прежнему, и он по-прежнему был неразговорчив, и непонятно было – нужна ему Тася или он звонит просто из вежливости. Тася до сих пор помнила, как предложила ему погулять в Лосином Острове. И принесла с собой большой пакет жареных семечек. Павел запустил в пакет пятерню и одобрительно промычал: «Угу-м. М-ммм, солёненькие, я такие люблю». И замолчал – на три часа. Только семечки грыз, три часа, не переставая.

Тася пыталась о чём-то с ним говорить, Павел отвечал нехотя или отмалчивался, Тася обиделась и замолчала. Так и ходили по аллеям молча – три часа молчания.

С прогулки Тася вернулась в смятении: не хочет с ней разговаривать? Зачем тогда гуляли три часа? Зачем вообще он ей звонит?! Эти невесёлые размышления были прерваны телефонным звонком – звонил, конечно, Павел. Тася с удивлением услышала, что он остался доволен прогулкой.

– А здорово погуляли! Аж ноги гудят. Мне понравилось, а тебе? В следующий раз опять в Лосиный Остров пойдём, а ты семечек нажарь, как сегодня. Ты так вкусно жаришь, у мамы такие не получаются…

Семечки Тася обдавала кипятком, потом заливала холодной водой и долго тёрла между ладоней. На сковороду бросала мокрыми, посыпала мелкой солью, а когда подсохнут, сбрызгивала кукурузным маслом.

– А чего ж не сказал, молчал три часа?! – опешила Тася. – Я думала, ты на меня обиделся за что-то. Так сказал бы, за что.

– Ну, ты скажешь… Обиделся! Я не обиделся, я просто молчал. Я же семечки грыз, как же говорить, когда рот занят? Я почему неразговорчивый такой – у нас в роду все такие. Порода такая…

Пашина неразговорчивость Тасю не радовала, она любила поболтать и молчанию предпочитала общение. Молчит – значит, отмалчивается, значит, есть что скрывать. Не по душе была и Пашина вечная возня с племянниками. Как медведь-пестун! В няньку превратили, а он, дурак, радуется.

Ещё ей не нравилась Пашина нерешительность. Профессиональный программист, Павел работал в богом забытом НИИ, получая зарплату рядового инженера. Тася уговаривала его уйти, но Павел беспомощно разводил руками.

– Куда я уйду? Это моя работа, я всю жизнь…

– Жизнь не стоит на месте, Паша! Программист сегодня самая востребованная профессия. А ты в своём НИИ копейки получаешь, не ценят там тебя. Значит, надо пойти туда, где оценят!

Павел согласно кивал, кряхтел, сопел, вздыхал… И до сих пор работал всё в том же НИИ.