Кто сражается с чудовищами. Как я двадцать лет выслеживал серийных убийц для ФБР

В июне проводились предварительные слушания, зал суда был переполнен. Крачли – стройный, светловолосый и производящий впечатление хорошо образованного человека – решил защищать себя сам. В своей трогательной двухчасовой речи он утверждал, что всего лишь был любителем сексуальных экспериментов и что поведение, за которое его осуждают, было его личным делом и не находится в юрисдикции суда. Хотя в обвинительном акте отсутствовало обвинение в употреблении крови, на слушаниях этот факт всплыл вновь, поскольку решался вопрос, в какой степени Крачли нанес повреждения жертве. Он попытался объяснить это тем, что за пятнадцать лет до этого его научила пить кровь в ходе сексуального ритуала одна медсестра и что если этот факт действительно важен для приговора, то его следует исключить, потому что он в этом случае не пил кровь по-настоящему. Почему нет? Потому что кровь свернулась, и он не смог ее выпить. Такие ответы, конечно же, не пошли ему на пользу. Крачли признался, что ему «требуется лечение», время которого не должно добавляться к тюремному сроку. Его жена сидела в зале суда, но не выступила в его защиту, потому что, как она позже сказала журналистам, он не был по-настоящему виновен и был просто «чудаковатым парнем».

Когда настал мой черед выступать, как это бывает иногда, встал вопрос о моей квалификации. Адвокат настаивал на том, что данный случай настолько неординарен, что никто не может быть экспертом в подобных делах. Он спросил меня, сколько случаев выпивания крови я встречал в своей практике. Я поднял глаза, мысленно посчитал и ответил: «Около полудюжины».

Присутствующие ахнули. «И какие же?» – настойчиво спросил адвокат. Я перечислил их, начиная с Ричарда Трентона Чейза. Доказав таким образом свою квалификацию, я смог спокойно продолжить. Я заявил, что в данном случае необходимо расширить обвинение и увеличить обычный для него срок, но для этого должны быть убедительные причины; в данном случае причинами служат нанесенные жертве серьезные физические и психические травмы, чрезмерная жестокость, заранее обдуманный умысел и использование преимущества над жертвой. Наличие видеокамеры и других улик, таких как отсутствие членов семьи в доме, явно говорит о предварительном намерении, а то, что Крачли совершил насилие несколько раз даже после того как девушка потеряла много крови, свидетельствует о его жестокости и злоупотреблении слабостью жертвы. Крачли сказал девушке, что продолжит издеваться над ней, а это очевидные признаки намеренного психологического и физического насилия.

Далее указал, что Джон Крачли обладает всеми признаками серийного убийцы, и привел причины – стопки кредитных карт и другие «трофеи», принадлежавшие, по моему мнению, пропавшим женщинам, безудержные сексуальные эксперименты, то, что девушка умерла бы от потери крови, если бы над ней еще так поиздевались на следующий день, случай с Фитцджон в Вирджинии и другие факты. Я провел сходство между Крачли и Тедом Банди, который на тот момент ожидал казни, чьи попытки отложить казнь упоминались в газетных статьях одновременно с освещением дела Крачли во Флориде.

Судья принял мои слова во внимание и действительно увеличил срок до двадцати пяти лет тюремного заключения и до пятидесяти лет условного срока, что позволило бы государству более или менее контролировать Крачли на протяжении всей оставшейся его жизни.

Норман Вулфингер отослал письмо благодарности за мое участие директору Уэбстеру, а мне лично сказал, что если бы не мое выступление, то скорее всего Крачли отделался бы стандартным сроком. Мне было приятно выслушать его признание, потому что я и сам полагал, что Крачли необходимо было посадить за решетку на более долгий срок, но иногда меня охватывают сомнения, действительно ли мы, активно преследуя этих опасных людей, защищаем от них общество. Некоторые сотрудники правоохранительных органов не без оснований полагают, что Крачли могут освободить едва ли не в 1998 году, а может, и раньше. В уголовной юстиции уже ничто не имеет своего прежнего значения: пожизненный срок не означает пожизненного заключения, смертный приговор уже не означает казни, а двадцать пять лет превращаются в двенадцать с половиной или даже в шесть. Но лучше мне об этом лишний раз не напоминать!

В октябре 1989 года я готовился к отставке и давно уже передал ежедневную рутинную работу по составлению профилей другим сотрудникам в Куантико. Но люди, с которыми я прежде работал в Бюро и которых обучал в академии, разъехались по всей стране, а когда они просили нашей помощи, то хотели видеть лично меня, и я всегда соглашался. Так я принял участие в расследовании, которое заставило меня оглянуться в прошлое, как по типу преступления, так и его места.