Кто стрелял в президента

Люба медленно съезжала по спуску, который неожиданно стал прозрачным, открывшим бегущую под ним воду. С колосников густо посыпались бордовые лепестки. Сверху опустилось огромное зеркало, встало под углом к залу, но отражался в нем не зал, а луг цветущей лаванды. Люба подъехала к зеркалу, приложила руки к своему отражению, зеркало медленно повернулось вокруг оси, словно увозя Любу. Когда оно развернулось на сто восемьдесят градусов, на другой его стороне тоже оказался луг, из которого вышел безрукий Паша с крыльями за спиной. Паша встал на краю дорожки, ведущей в зал, посмотрел вверх и медленно поднял обрубки, крылья раскрылись, сияя в лучах голубого света. Вообще-то, Паше очень хотелось пойти вприсядку, но он терпел, напуганный словом «концепция».

Когда затихли последние аккорды, и смолк чистый голос Любы, зал еще несколько секунд молчал, словно у всех зрителей разом встал комок в горле.

А потом Любу подхватил смерч аплодисментов и криков.

Она наконец-то осмелилась посмотреть в зал. Он оказался черным, как выстланный бархатом ящик фокусника. Но внезапно два прожектора развернулись вдоль прохода перед сценой. Стали видны несколько первых рядов. Люба нашла взглядом президента с супругой, маму и папу, Николая с женой Оксаной.

Она поглядела на Николая.

Он незаметно потряс раскрытой ладонью, давая знать, что любит свою невесту без памяти и ждет, не дождется, когда они поженятся. Люба смотрела на Николая ничего не выражающим взглядом, словно позабыла его лицо за давностью лет и теперь не узнавала.

Аплодисменты не стихали. Режиссер Пушкин Федотович предусмотрел выступление на «бис». Поэтому, как по команде, вновь заиграл оркестр. Люба запела. Песня была старомодная, совершенно неактуальная — о странствующем принце, который выпил во дворце в чужих далеких краях отравленной воды и забыл о своей любимой.

— Вы так изменились за один океанский прилив, — страдальчески выводила Люба.

А Кристина-даун спускалась по бегущей вниз воде и все никак не могла дойти до горбатого Феди, опившегося воды ядовитой.

После окончания программы на сцену по очереди выходили высокопоставленные гости, вручали Любе корзины цветов, и рассказывали, обращаясь к креслу, где сидел президент, что родилась новая звезда, и рождение это является знаковым для России, поскольку демократия и бюджет с профицитом дали возможность раскрыться талантам россиян с ограниченными возможностями, и, несомненно, это только первый шаг и…

Когда со своих мест встали президент с супругой, вспыхнуло освещение зала, и Люба увидела знакомые лица.

«Гляди, Любушка, и Гертруда здесь», — воскликнула коляска.

Гертруда Васильевна Гнедич и Мария Семеновна Блейман, постаревшие, но бодрые, подняли сцепленные руки и раскачивались из стороны в сторону. Время от времени Гертруда Васильевна отпихивала плечом поседевшего мужа Левонтия, который норовил выкрикнуть «Из Ваенги давай!».

В зале стояли золовка Валентина с дочкой Наташкой — это ей Надежда Клавдиевна уступила отрез кримплена, Электрон Кимович, его зам по хозяйственной части Ашот Варданович, Элла Самуиловна. С автобусом фанатов прибыли Лоэнгрин Белозеров и секретарша Инесса. Люба радостно помахала летчиками Сереге Курочкину и Демычу — это их стараниями она летала по сцене на парашюте без всяких восходящих и нисходящих потоков: отважные авиаторы впервые в мире построили совершенно новую установку для имитации наяву полетов во сне.

Неожиданно под потолок взмыли ласточки — их выпустили рабочие санаторного лагеря во главе с бригадиром Дементьичем. Клетку держал видный парень, Люба узнала солагерника Лешу.

— Живой, Дементьич? — крикнула Люба.

— Куды я денусь? — весело ответствовал бригадир.

Вожатые Галина и Афиноген Васильевич, директор лагеря Ноябрина Ивановна размахивали красным стягом и призывали Любу встать под знамена КПРФ.

— Люба! — вопил с балкона знакомый голос.

— Светка! — замахала руками Люба.

Спинальница Света затрясла головой, указывая на роскошного загорелого брюнета справа от нее. Брюнет улыбался дорогими зубами.

— Муж? — догадалась Люба. — Иностранец?

Света еще пуще затрясла головой и завопила.

— Любит или маньяк? — приложив руки ко рту рупором, проорала Люба.

— Любит, — произнесли Светины губы.

— Пашка, Павел Иванович Квас, — принялась указывать пальцем Люба.

— Где? — кричала Света. — Вижу! Ангелина тоже здесь!

Прямо в руки Любе влетел букет из флоксов и астр — возле сцены стоял Роман в черной форме охранника.

В проходе Люба увидела Леонида Яковлевича Маловицкого, он аплодировал, одновременно пытаясь удержать от падения с коляски Феоктиста Тетюева, который, несмотря на пошатнувшееся в последние годы здоровье, нашел в себе силы отметить концерт в буфете.

Директор магазина «Пропагандист» и продавщица «Теремка» Гавриловна кричали: «Браво!». Им дискантом вторил аптекарь Ефим Наумович Казачинский и басом — заочник кооперативного техникума, завмагазином электротоваров Братский.

«Весь город прибыл, — шумела коляска. — Товарищ Преданный, гляди-ка, с Лариской обнимается. Вот бес!»