Кто такая Айн Рэнд?

Покуда Рэнд занималась работой и налаживанием связей, Фрэнк расцветал на калифорнийском солнышке. Покупка поместья в Четсуорте была его решением, поскольку для Айн не имело особенного значения, где жить. Как только снизились цены на бензин, Фрэнк, тщательно изучив местный рынок понял, что в послевоенные годы стоимость недвижимости на окраинах Лос-Анджелеса будет только расти. В свете этого открытия отдаленное ранчо было весьма выгодным приобретением – правильно рассчитал он. Дом, ранее принадлежавший режиссеру Джозефу фон Штернбергу и актрисе Марлен Дитрих, был экстраординарным по любым меркам. Кабинет Рэнд располагался на первом этаже, и в нем были стеклянные двери, ведшие в уединенный внутренний дворик. Главная спальня располагалась на верхнем этаже. Рядом находились отделанная зеркалами ванная комната и бассейн, который Фрэнк наполнил экзотическими рыбами. Выкрашенная в синий цвет открытая двухэтажная гостиная пленяла глаз своим мягким уютом. В ней стоял большой филодендрон, листья которого Фрэнк тщательно полировал. По дому свободно летали птицы, а снаружи располагался просторный двор, вмещавший до двухсот человек. Дом был окружен рвом, в котором плавали серебряные караси, и кольцом японских гиацинтов. «Простой по форме, динамичный в цвете… спроектированный для солнца, стали и неба», – так писало издание House and Garden в четырехстраничном материале, посвященном дому, который купили Айн и Фрэнк.

Этот дом значил для Фрэнка больше, чем вложенные в него деньги. Обнаружив в себе задатки почтенного фермера, он разбил на своей земле пышные сады и вырастил стаю павлинов. В истинно индивидуалистской манере эти птицы не были помещены в клетки, а свободно разгуливали по всему поместью. Увлечение Фрэнка сельским хозяйством вскоре выявило в нем настоящий талант к садоводству. Поля наполнились бамбуком, каштанами, гранатовыми деревьями и кустами ежевики. В теплице он выращивал дельфиниумы и гладиолусы – и за несколько лет создал два новых гибрида, один из которых получил название «Губная помада», а второй был назван «Хэллоуином». Фрэнк нанял небольшой штат японских садовников и в разгар сезона открывал придорожный киоск для продажи излишков. После того, как один из работников научил его искусству флористики, Фрэнк начал продавать гладиолусы лос-анджелесским гостиницам. Он больше не находился в тени Рэнд, и его таланты вызывали восхищение у соседей и покупателей.

Вдали от посторонних глаз, однако, он продолжал почтительно повиноваться Айн. Глубоко погруженная в работу, она часто пугалась, обнаружив, что он тихо проскользнул в дом, чтобы полить цветы или принести свежий урожай. По ее просьбе он согласился повесить на свою обувь маленькие колокольчики – чтобы она слышала, как он приходит и уходит. Она работала у себя в кабинете, при плотно закрытой двери, наказав, чтобы ее не беспокоили. Несколько раз в неделю к ней являлась за инструкциями секретарша. Дом был достаточно просторным, чтобы вместить постоянно проживавших в нем слуг – обычно это была семейная пара, поделившая между собой обязанности по уходу за домом и двором.

Несмотря на свою вновь обретенную независимость, Фрэнк оставался для Рэнд внимательным супругом и незаменимым помощником. Она не умела водить машину – поэтому, когда того требовали дела, он возил ее в Голливуд. Еще более важной была его роль в качестве миротворца и посредника между ней и обществом. О’Конноры часто приглашали друзей к себе домой, и когда разговоры затягивались на всю ночь, Фрэнк улучал момент, чтобы тихонько улизнуть – а когда Рэнд принимала голливудских консерваторов, он оставался в ее тени, играя роль приветливого, но молчаливого хозяина. Однако в моменты, когда обстановка становилась чересчур напряженной, Фрэнк выходил из тени, чтобы взять ситуацию в свои руки. Однажды вечером в гости к ним приехали крестная дочь О’Коннора, Розали Уилсон, и ее мать Милли. В детстве Розали некоторое время жила у О’Конноров в Голливуде, пока ее родители разводились. Во время энергичной политической дискуссии Милли шокировала присутствующих следующей фразой: «Я не сильно интересуюсь Гитлером, но я согласна с ним в том, что он должен был сжечь всех этих евреев». Позднее Розали вспоминала воцарившуюся в комнате тишину, казавшуюся ей бесконечной. Потом Рэнд сказала – с весьма характерной интонацией: «Что ж, Милли, полагаю, вы не знали этого, но я – еврейка». Тишина продолжалась и покуда Фрэнк провожал Уилсонов к их машине. Со слезами на глазах склонившись над окном автомобиля, он в последний раз сжал плечо Розали.