Кто Там, на моем плече?

- Все нормально, - пробормотал Костя и, одернув остатки пиджака, неохотно двинулся вслед за синебородым, шагавшим бодро и уверенно. Изредка он останавливался, призывно махал спутникам рукой, после чего вновь рысил по дороге, размахивая полами своего расписного халата. Вскоре он свернул налево, и Костя, следуя за ним, теперь шагал почти вплотную к Георгию, мысленно уверяя себя, что делает это исключительно из-за того, что дорога стала уже, а вовсе не по какой-то другой причине.

- Дорогу запоминай, - напомнил наставник. Костя кивнул, не сводя глаз с проплывающего мимо почти слежавшегося могильного холма, густо заросшего бурьяном, в изголовье которого торчала металлическая табличка с неразборчивой надписью. В окружении аккуратных ухоженных памятников заброшенная могила выглядела особенно удручающе, и у Кости невольно вырвалось:

- Не дай бог!..

- Да, печально, - согласился Георгий. - А я свою почитай лет тридцать не видал. Мож тоже так сейчас выглядит. Наших-то там никого и не осталось...

- А ты разве не здесь?..

- Не, под Полтавой... Ты по сторонам-то гляди, гляди, памятники приметные высматривай, деревья запоминай...

- Да зачем мне это надо?!

- Дойдем до места - все объясним.

Евдоким Захарович тем временем остановился возле перекошенного указателя и, когда Костя и Георгий догнали его, небрежно произнес:

- Четвертая аллея. Недалеко идти - вам повезло, господин Денисов.

- Это он всерьез или издевается? - поинтересовался Костя у наставника, свирепо глядя на разрисованный розочками халат, деловито колыхающийся среди надгробий. Георгий, хмыкнув, махнул на глыбу белого мрамора, в которой было высечено чье-то недовольное лицо, и на две туи, росшие возле могилы. Деревья сильно наклонились, образовав над мраморной глыбой почти правильную букву "Λ", часть корней левой туи торчала наружу вместе с вывернутым куском земли, и треть ее ветвей высохла до самой макушки.

- Приметные, запоминай.

- Да запоминаю, запоминаю... - проворчал Денисов, старательно оглядываясь. Безмолвный лес памятников, простиравшийся далеко вперед, выглядел по прежнему жутко, но вблизи они не казались такими уж зловещими, приобретая каждый свою индивидуальность и вызывая уже не страх, а меланхоличное любопытство. Но богатые гранитные ансамбли и облезлые железные кресты, аккуратные оградки и засохший бурьян, припорошенные снегом ухоженные кустики и деревья и голые земляные комья - все это больше говорило о родственниках погребенных, чем о них самих, а понять толком что-то по фотографиям и высеченным в камне лицам было нельзя. В памяти Кости отчего-то всплыли безжизненные светлые глаза его флинта, обиженное лицо Тимки, грустное личико Инги, которую он, при всей своей памяти на лица, так толком и не вспомнил, и Денисову захотелось сбежать отсюда сию же секунду.

- Терпи, недолго осталось, - шелестнул над ухом голос наставника, и Костя, встрепенувшись, постарался принять мрачно-непроницаемый вид, после чего вновь принялся запоминать ориентиры. Лиловый розарий на черном шелке раскачивался впереди все медленней и медленней, сворачивая то вправо, то влево, то вовсе пропадая из вида. У Кости внезапно появилась смешная надежда, что Евдоким Захарович вот-вот повернется и, удрученно разведя рукавами, сообщит, что денисовское последнее пристанище чудесным образом куда-то девалось. Его взгляд упал на необычное надгробие в виде гранитной нотной тетради с завернувшимся листом, на которой косо лежала мраморная скрипка, и он пожал плечами - к чему такие изощрения?

- Вот мы и на месте, Константин Валерьевич.

Костя коротко глянул туда, где остановился синебородый, и тут же начал заинтересованно разглядывать росшие поблизости кипарисы.

- Константин Валеееерьевич!

Костя чертыхнулся, получил тычок от наставника и сердито подошел к Евдокиму Захаровичу, который, мягко улыбаясь, сделал представляющий жест на небольшую гранитную плиту, на которой вязью были высечены его имя и годы жизни и две банальнейшие на денисовский взгляд скрещенные розочки. Венчал композицию массивный гранитный крест, выглядевший каким-то сплющенным. На плите валялось несколько увядших цветов, а к кресту была прислонена фотография самого Денисова, улыбавшегося в объектив с легким сонным презрением. Костя не помнил этой фотографии, а вот костюм и галстук помнил, он не надевал их уже года полтора. В любом случае, это было лучше, чем то барахло, в котором его закопали.

- Небогато, - не без ехидства заметил Георгий, - я-то думал тебе водрузят обелиск или колонну, как вон у того типа, - он махнул рукой вправо на брутальное гранитное надгробие.

- С другой стороны, довольно неплохо, - Евдоким Захарович похлопал по руке Костю, вновь принявшегося изучать деревья вокруг. - Что такое, Константин Валерьевич, вас смущает ваше надгробие?

- Я не смущен, - буркнул Костя, - я в ужасе.

- Ну, по вам трудно отличить одно от другого. Хорошенько все запоминайте, а потом мы с Георгием Андреевичем останемся здесь, а вы вернетесь к воротам и попробуете найти вашу могилу самостоятельно. И сейчас я объясню вам, зачем.

- Я весь в предвкушении.