Кто Там, на моем плече?

Выяснить это можно было только одним способом. Костя осторожно приоткрыл глаза и увидел над собой низкий потолок с пятнами отвалившейся штукатурки. Точно над ним висела покосившаяся люстра с густым желтовато-коричневым налетом на шестигранных хрустальных подвесках, говорившим о том, что хозяин люстры много и усердно курит. Люстру оформляли длинные нити паутины, которые, как и сами подвески, были густо припудрены пылью. Три лампочки, впрочем, светили довольно ярко, причем прямо Косте в глаза, но отчего-то это ему совершенно не мешало. Он попытался повернуть голову, чтобы рассмотреть что-нибудь еще, но в этот момент над ним вдруг всплыла жизнерадостная мужская физиономия, полностью заслоняя собой весь мир. Физиономия была Денисову совершенно незнакома. Обрамленная короткой бородой пепельного цвета с аккуратно прокрашенными темно-синими прядями физиономия улыбалась во весь рот и Косте сразу же отчаянно не понравилась.

- Ну, - приветливо сказала физиономия, - поздравляю!

Костя слабо шевельнул губами.

- С чем?

- С Новым Годом! - съюморила физиономия и чуть отодвинулась. - Может вы, это, как бы встанете? Или будете ждать, пока вас подметут?

Хозяин физиономии явно нарывался.

- Ты врач? - Костя решил сразу прояснить этот вопрос, прежде чем приложить весельчака как следует. Ибо врачей лучше не бить - избитые врачи очень плохо выполняют свои обязанности.

- Хм, - синебородый поджал губы. - Чем это, интересно, я похож на врача? Знаете, это раздражает. Почему-то семьдесят процентов новичков, несмотря на оповещение, всегда принимает меня за врача. Хотя о том, за кого принимает меня оставшиеся тридцать процентов, мне вообще говорить неохота.

- Ну, раз ты не врач, - со зловещей мягкостью произнес Костя, - то я сейчас встану.

Он чуть приподнялся, опираясь ладонями на что-то, что по-прежнему никак не определялось. Тело не слушалось, казалось каким-то чужим, вялым, ватным, словно затекла каждая мышца, и сесть Денисову удалось только с четвертой попытки. Услужливо протянутую руку синебородого он проигнорировал.

- Ну, - сказал не-врач, отступая, - уже хорошо. Но не могли б вы пошустрее, Константин Валерьевич? Я - человек занятой, мне некогда тут с вами рассиживать.

Костя озадаченно огляделся. Он сидел посередине небольшой комнаты, на полу, застеленном потертым темно-голубым паласом. Старый раздвижной диван с выцветшей обивкой и выглядывающей в прореху на уголке блестящей пружиной. Мебельная стенка советского образца годов семидесятых, лишившаяся большей части украшающей ее деревянных завитушек, пыльная и унылая, дверца одного из шкафов, незакрытая и перекошенная, держится только на одной петле. Два кресла того же возраста. Журнальный столик с ворохом газет, парой книжек, пепельницей, почему-то заполненной сигаретами, а не окурками, и бокалом, наполовину наполненным густой бордовой жидкостью. Пианино светлого дерева - единственная сияющая чистотой и ухоженностью часть обстановки. На тумбочке-кубике - работающий телевизор с выключенным звуком - импортный, но выглядящий тоже очень старым. Большая черно-белая фотография пожилого человека на стене с трубкой в зубах и смешинками в прищуренных глазах, представляющимся жестом подносившего руку к полям коричневой шляпы. Напольный вентилятор в углу, пушистый от пыли. Отслаивающиеся от стен отвратительные обои, разрисованные блеклыми хризантемами. Чуть приоткрытые серо-синие шторы, зелень какого-то растения, стоящего на подоконнике, а над зеленью - густая заоконная тьма. Неправдоподобно полное отсутствие запахов. Все.

Убого до невозможности.

И посреди всей этой убогости он, Константин Валерьевич Денисов, представитель, владелец и совладелец, сидит на жутком ковровом покрытии, которое не пылесосили, наверное, года два - на покрытии, которого он почему-то не ощущает. И сидит он на нем, между прочим, в первозданно голом виде. Утешает только то, что этот первозданно голый вид не носит на себе никаких видимых повреждений. Живо вспомнив летящий прямо на него бетонный столб, кровь на лице, Костя попытался свое лицо ощупать, но тут же испуганно отдернул руки. Он почувствовал, как к щекам что-то прикоснулось, но это не было его руками. Он почувствовал, как его руки к чему-то прикоснулись, но это не было его лицом. Ни тепла, ни упругости кожи - ничего. Только лишь сопротивление воздуха. Он дотронулся до чего-то, и до него дотронулось что-то. И то, и другое казалось абсолютно неживым. Более того, несмотря на сопротивление воздуха, оно казалось абсолютно нематериальным. Повреждение нервной системы. Потеря чувствительности, потеря обоняния. Докатался!

- Да все у вас там в порядке, Константин Валерьевич, - скучающе сказал синебородый. - Существуют определенные эстетические нормы, нам ведь не нужно, чтобы вы перепугали своих коллег? Впрочем, ваш наставник все вам объяснит, это не входит в мои обязанности.