Кто Там, Наверху? (правда с долей шутки)

Кто Там, Наверху? (правда с долей шутки)

Прости мне, Господи, что слабым разумом дерзаю познать пути Твои. Благослови приблизиться хоть немного к Твоему Рабочему Столу, за которым сотворен этот мир и вершатся наши судьбы. Аминь.

* * *

— Порой мне кажется, что моя жизнь — выдумка, и я действую в книге.

— Знаешь, такое чувство и у меня бывало, но я не находила, кому об этом сказать. Боялась, подумают, что ненормальная.

Этот диалог с подругой в канун Нового 1985-го побудил к активному размышлению или, как образно выражался мой университетский профессор, «запустил ежа под череп». Подумалось: мы называем Бога своим Творцом, а ведь писатель тоже творец, только в миниатюре. По отношению к своим героям он — бог. Так почему бы не поэкспериментировать с этой моделью, как делают исследователи, когда объект моделирования недоступен?

Выводы посыпались, словно монеты из игрового автомата в миг удачи. Я воспринимал их, как забавную фантазию, но скоро с удивлением обнаружил: они отвечают на много вечных вопросов, перед которыми пасуют и материализм, и религия.

19 лет спустя в груде старых бумаг я наткнулся на тогдашние записи и нашел их достойными внимания. Компьютерная эра с ее моделированием разума проливает на них новый, дополнительный свет.

По прочтении читатель волен:

а) не согласиться с автором;

б) посмеяться над ним;

в) рекомендовать автору обратиться к психиатру;

г) задуматься и сказать: «Что-то в этом есть…»

Выберите свой вариант.

Леонид Сапожников,

литератор и математик, кандидат технических наук

* * *

Максим Горький метко назвал литературу «второй действительностью» и «зеркалом нашей жизни». Автор романа, повести, пьесы — творец своих персонажей и «второго мира», в котором они действуют. Иными словами — создатель художественной модели нашего, «первого» мира, который мы именуем реальным. Если бы, к примеру, Катюша Маслова смогла познать своего Творца, таковым оказался бы седобородый Лев Николаич Толстой.

В свою очередь, Великий Старец, размышляя о жизни человека, пришел к выводу, что она существует от начала до конца, еще не будучи прожитой:

«Вся моя жизнь от рождения и до смерти — несмотря на то, что я могу находиться в начале или середине ее — уже есть; и то, что будет, также несомненно есть, как и то, что было»

(Л.Толстой. «Дневник», 1 февраля 1905 года).

Эту интереснейшую философскую точку зрения замалчивали и в царское, и в советское время: ну, никак не вязалась она с официальными идеологиями…

Ту же мысль в полуфантастической форме выразил в «Бойне номер пять» Курт Воннегут:

«Самое важное, что я узнал на Тральфамадоре, это то, что когда человек умирает, нам это только кажется. Он все еще жив в прошлом, так что очень глупо плакать на его похоронах. Все моменты прошлого, настоящего и будущего всегда существовали и всегда будут существовать. Тральфамадорцы умеют видеть разные моменты совершенно так же, как мы можем видеть всю цепь Скалистых гор… Только у нас, на Земле, существует иллюзия, что моменты идут один за другим, как бусы на нитке, и что если мгновение прошло, оно прошло бесповоротно».

Заимствовал Воннегут эту идею у Толстого или нет, не имеет для нас особого значения. Скорее всего, она витала в воздухе, и кому как не писателям, творцам «вторых человеков», было ее уловить?

Отсюда только шаг до гипотезы: мы тоже герои Книги, написанной, говоря условно, на небесах. Живем каждый миг в очередной строке — или, если угодно, в очередном кадре фильма, — а листают страницы или прокручивают ленту Там, Наверху. В этом свете понятие Книги Судеб обретает вполне конкретный смысл. Равно как и знаменитое шекспировское «Мир — театр, люди — актеры».