Кто там стучится в дверь?

Немецкие солдаты бросились, пригибаясь, к двум березам. Подобрали карту, клочки конверта, планшет и фотоаппарат, подхватили раненого разведчика и понесли его, не опасаясь, зная, что стрелять в них уже не будут.

Бережно уложили в коляску труп генерала и сделали попытку обойти партизан. Отстреливаясь, группа отошла в лес.

Примож видел, как уносили Канделаки, и беззвучно плакал.

*

Вероника перевязывала раненых, руки ее работали быстро и несуетливо. Она старалась представить себе по выстрелам ход боя, ее слух отличал сухую дробь партизанских ППШ от гулких очередей немецких автоматов, она знала, со слов последнего раненого, что Канделаки отсечен... Но знала и то, что Примож повел с собой трех ребят на выручку, и была убеждена, что там рядом с ним в эту минуту находится Пантелеев.

Она то и дело бросала взгляд в сторону дороги и вдруг увидела, как на опушке появился Станислав. Он шел быстрым шагом, держал в опущенной руке автомат, как палицу, и смотрел под ноги, будто дал слово никогда не поднимать глаз.

«Ранен, должно быть, или контужен, скорее всего контужен, идет через силу, на себя не похож...» Руки Вероники заработали еще быстрее. Закончив перевязывать голову мертвенно-бледного рыжебородого силача, она аккуратно прислонила его спиной к дереву, сняла с его лица тампоном запекшуюся кровь и обернулась к Станиславу:

— Что с тобой? Ранен?

— Все кончено, быстрей, быстрей уходи отсюда. — Кивнул в сторону раненых: — О них позабочусь я, уходи.

— Что с Канделаки?

— Не время, не время об этом, слышишь, я приказываю, уходи.

— Ты понимаешь, что говоришь? Посмотри на них.

— Отходить! — зло приказал Пантелеев. — Сейчас пришлют отряд с собаками, и не уйдет никто. Надо спасать тех, кто жив. Марш отсюда, кому приказывают!

— Искорка, голубушка, иди, — сказал одноглазый помощник. — Ужо я постараюсь прикрыть тебя... ежели чего. Иди, голубушка.

Печальным было возвращение отряда. Задание не выполнили. В телеге привезли семерых раненых. А для шести павших места в телеге не нашлось. И времени не нашлось похоронить их. Старый санитар — помощник Вероники не вернулся тоже.

— Операция проведена неумело и беспомощно, — как отрезал Штоколов и недобро посмотрел на Пантелеева.

У того не столько от командирских слов, сколько от его взгляда похолодела спина. Сдержался. Не ответил.

Штоколов продолжал:

— Где результат? Нет результата. Все в воздух, в небо, в белый свет ушло. Сердце чувствовало. Почему замешкались? Почему дали фашистам окружить Канделаки? Почему не выслали перекрытие? Думали: немцы будут спокойно ждать и смотреть, пока генеральский планшет разыщете?

— Командир, ты спрашиваешь, где результат. Позволь и мне задать вопрос. Скажи, на счету твоего отряда много уничтоженных генералов? Считаю необходимым оперативно известить Большую землю о проведенной операции по ликвидации фашистского генерала. Генералы чего-то стоят.

— Перед другими оправдаться можно. Как перед своей совестью оправдываться будем?

Сквозь увеличительные стекла очков глаза Штоколова показались Пантелееву еще более чужими и холодными.

ГЛАВА ШЕСТАЯ ЮРГЕН АШЕНБАХ

Полковник абвера Дитмар Нольте был старым служакой с тремя ранениями и двумя знаками отличия еще с первой мировой войны. Он слыл человеком без предрассудков; служба для него оставалась службой всегда и везде на первом плане, сегодня он заставил себя забыть, чьим сыном был Юрген Ашенбах.

— Мне бы не хотелось вспоминать печальной истории с генералом Марковым. Но командир корпуса был ценной добычей, и мы не сумели воспользоваться ею. Быть может, не хватило умения, быть может, твердости. Мы не должны забывать, что каждое сведение, которое получаем от такого рода пленного, сберегает многие немецкие жизни. Я не хотел бы читать прописные истины, тем более что сейчас вам придется иметь дело не с генералом, а с обыкновенным диверсантом.

Полковник обрезал ножичком кончик сигары, раскурил ее, затянулся первым негустым и сладким дымком.