Кто-то, с кем можно бежать

Шай и Тамар начали обмениваться впечатлениями об уличных выступлениях, рассказали о Песахе, и, когда они упомянули о его косе, Асаф понял, что это тот, кто бил Теодору. Но, видя, как легко и весело Тамар, он решил не говорить ей сейчас о том, что там произошло. Тамар рассказала про бульдогов, про карманные кражи, про несчастную русскую, про отца с ребёнком в Зихроне и о многих других, которых ограбили в её присутствии. Потом они с Шаем изображали Асафу, как люди кладут монеты в шапку – Шай давал сценические указания, а Тамар обаятельно их исполняла; показывала тех, кто пытается скрыть от других, как мало они дали, тех, кто бросает тебе это, будто тебя покупает, тех, кто из-за своей душевной тонкости ничего в конце не даёт, тех, кто посылает ребёнка положить монету, тех, кто слушает всю программу, а как только закончишь последнюю песню, прямо с последней нотой – испаряются...

Она играла, смеялась и двигалась с лёгкостью и обаянием, и видно было, как её тело возвращается к жизни, пробиваясь сквозь панцирь, который её покрывает. Она тоже чувствовала это, как будто она, как название той книги Иегуды Амихая, только наоборот – кулак снова становится раскрытой ладонью и пальцами. Закончив, она царственно поклонилась, и Асаф аплодировал и думал, что хорошо было бы, если бы она разрешила ему когда-нибудь её сфотографировать, все выражения её лица.

Шай спросил Асафа, откуда он. Это был первый раз, когда он прямо к нему обратился; спросил, где он учится, вспомнил двух ребят из школы Асафа, с которыми он знаком; Асаф, у которого хорошая память на лица, сказал, что, кажется, он видел Шая однажды на матче "Апоэля". Такое может быть? Шай засмеялся, конечно, может. Асаф поинтересовался, ходит ли он ещё на матчи. Шай сказал:

- Был, у меня сейчас всё во времени "был".

Асаф спросил:

- Тогда при чём здесь "Манчестер Юнайтед", который висит в пещере?

Шай засмеялся:

- Это она принесла, перепутала, думала, что я за них болею, жестокая ошибка, Ватсон! – и бросил в Тамар несколько прутиков.

Тамар улыбнулась:

- Какая разница, Манчестер или Ливерпуль, не всё ли равно?

И оба парня кинулись объяснять ей, что ни один нормальный болельщик "Апоэля" не будет болеть за такую команду, как "Манчестер". Но почему, настаивала она, получая безграничное удовольствие от этого разговора.

- Объясни девочке, почему, - вздохнул Шай, - у меня уже сил нет.

И Асаф объяснил, что настоящий болельщик "Апоэля" никогда в жизни не будет болеть за команду-победительницу, вроде "Манчестера":

- Мы можем поддерживать только лузеров, только те команды, которые почти выигрывают чемпионат, такие, как Ливерпуль, например, (это была команда Шая) или Хьюстон...

- А теперь представь себе, что надо мной висит "Манчестер"! – простонал Шай. – Как я смогу выйти из этого состояния с Бекхэмом и Йорком над головой?

Тамар смеялась от всей души, вспоминая какой-то срочный вопрос, который мучил её недавно, что-то вроде – если в процессе выполнения определённого задания человек решает сделать непроницаемым себя, свою душу, сможет ли он после завершения своего задания снова стать самим собой? Асаф рассказывал об одном своём друге, Рои, тоже болельщике "Апоэля", о бывшем друге, собственно говоря, у которого в комнате нет ничего жёлтого, ни чашки, ни одежды, ни вазы, ни ковра, никакого напоминания о желтизне "Бейтара". Так они продолжали болтать, и Тамар слушала с двойным наслаждением, глотая их разговор, как лекарство от двух разных болезней. Иногда она спрашивала о чём-нибудь, например, об этом "бывшем друге" Асафа, и он рассказывал, ничего не скрывая, Тамар внимательно слушала, и с облегчением думала, что Асаф – полная её противоположность в том, что вызывает у него интерес (или нагоняет скуку), в его темпераменте, в его семье, в полном неумении притворяться. Ей нравилось, например, что он говорит медленно, взвешивая каждый ответ, анализируя всё, о чём говорит, будто берёт на себя ответственность за каждое своё слово. Она никогда не думала, что у неё хватит терпения на такого медлительного человека, как он, и что ей это даже будет нравиться. Он такой, размышляла она, что даже если повернёшься к нему на минутку спиной, он останется таким же, как был. У него чистый голос, сказала она себе, а это не то, чему можно научиться у учителя по постановке голоса. Она ощущала сквозь джинсы, как медленно пульсирует кровь в жилах его бедра, и думала, что он проживёт сто лет и будет всё время расти и меняться, не спеша, и узнает массу вещей с его глубиной и основательностью, и ничего не забудет.

***

Потом им пришлось зайти в пещеру, потому что вдалеке по одной из тропинок, ведущих в русло ручья, начали спускаться двое. Им следовало быть повнимательнее к этим двум мужчинам, одежда которых не соответствовала прогулке по полям, но все трое были так спокойны и довольны, что не слишком присматривались, позабыв об инстинкте недоверия. Поэтому они только быстро собрали всё, что было снаружи, прикрыли кустами вход в пещеру и нырнули в неё.