Кто-то, с кем можно бежать

- Ну, допустим, в первую неделю папа сердился, был задет и унижен, всё правильно, я понимаю. Но потом? А мама? Как? И за всё это время, больше года, они только два раза обратились в полицию, представляешь? Два раза?! Если бы у них украли машину, они бы звонили, не переставая, не постеснялись бы задействовать все свои связи, а тут – их сын! Когда в полиции сказали, что Шаю уже есть восемнадцать лет, и если он добровольно ушёл из дома, они не могут вмешиваться – они перестали даже пытаться! – она хлопнула себя ладонью по лбу. – Ты можешь их понять? Твои родители могли бы такое допустить?

- Нет, - сказал Асаф, поудобнее устраиваясь спиной к её спине, и подумал, вот бы ей познакомиться с его родителями, и тут же его целиком затопило сознание, как хорошо ей будет у них, как было Носорогу, и он явственно увидел, как она придет к нему домой, как будет играть с Муки и разговаривать с мамой в кухне, и как потом зайдёт в его комнату, и он закроет за ней дверь, и тут же решил убрать из комнаты несколько конфузящих предметов, остатки его прошлой жизни, таких как жуткая коллекция разноцветных боглинов, особенно этот чудовищный "Дойнак", или его фотомонтаж с раввином Кадури и истрёпанные плакаты "Action Force", висящие там с тех пор, как ему было десять лет.

Она пошла посмотреть на Шая. Он не спал и попросил у неё воды. Напившись, он лёг, посмотрел на неё и попросил прощения за всё, что он делал и говорил. Потом очень тихо, с леденящей трезвостью, сказал, что без музыки его жизнь теряет всякий смысл. Тамар объяснила, что на этом этапе он, конечно, не сможет играть так, как раньше, но через месяц-другой и это вернётся вместе со всем остальным. Он покачал головой и сказал, что она себя обманывает, но у него нет никаких иллюзий.

- Почему ты не даёшь мне умереть здесь? – спросил он, и она постаралась, чтобы он не почувствовал, что творится с ней при этих его словах:

- Ты ещё не понял, Шерлок, – она заставила себя улыбнуться, - что я не дам тебе упасть? Что, что бы ты не сделал и как бы ты не старался, я пойду за тобой и поддержу тебя? Ты ещё не понял, что у тебя нет выбора? – их взгляды долго держались друг за друга, и только они двое могли понять то, что было сказано молча, без слов, как всегда, с детства, как будто они были близнецы, два ключа от одного сейфа.

- Ты, правда, будешь меня беречь?

- А ты как думаешь?

- Думаю, да. – Он глубоко вздохнул, расправив тощую грудь, и она знала, что это самый большой подарок, который он может ей дать. – Ладно, - прикрикнул он на неё окрепшим голосом, - пусть скрипки играют потише, принеси-ка мне фрукты или что-нибудь, я умираю с голоду, и иди к своему другу, иди, ну, я же вижу, как тебе не терпится к нему пойти, я тут сам управлюсь.

Она вернулась к Асафу и коротко сообщила ему, что Шаю немного лучше. Несколько минут они сидели молча. Тамар чувствовала, что чем лучше становится Шаю, тем больше места освобождается в ней для Асафа и для себя тоже, для всего того, о чём до этого даже думать было нельзя.

Она рассказала ему о Шели, о её радости жизни, обаянии и юморе и о её саморазрушении. Она говорила почти час без передышки, и Асаф слушал. Она рассказала, как Шели пришла к ней на помощь с матрацем, как взяла её к себе в комнату и как не боялась никого на свете. Только рассказывая о ней, начала она, наконец, понимать весь ужас того, что произошло.

- Шели нет, - сказала она изумлённо, - её нет и больше не будет. Во всём мире больше не будет этого единственного человека, которым она была. Ты понимаешь? Я говорю эти слова, но не совсем понимаю. Почему мне не дано этого постичь? Скажи, со мной что-то не так? Чего-то не хватает?

Оттого, что они сидели спина к спине, она не видела его лица, но подумала, что ещё не встречала мальчика, который умеет так слушать, с таким теплом и преданностью. Потом – она даже не заметила, как – он подвёл её к разговору о пении. Она рассказала об огромной перемене, которая произошла в её жизни три года назад, когда она вынудила родителей записать её в хор. Как она расцвела, почувствовав, наконец, что чего-то стоит. Рассказала об Алине, которая с самого начала поверила в неё и не испугалась ни её колючек, ни нахальства. Асаф сказал, что ничего не понимает в музыке, но что ему труднее всего понять, это как она может петь перед публикой; она засмеялась и сказала, что ей это тоже кажется невероятным, каждый раз заново, но ей любопытно узнать, что он считает самым трудным в этом. Он подумал минуту, две. Она терпеливо ждала.

- Отдавать что-то изнутри, - сказал он, наконец, - что-то, что исходит из тебя самого, отдать незнакомым людям, когда ты не знаешь, как они к этому отнесутся...

- Как ты прав, - сказала она, - но в этом и удовольствие, понимаешь? Каждый раз заново стоять перед чужими и пытаться покорить их...