Кто-то, с кем можно бежать

Размышляя так, она обнаружила, что пришла на площадку "Машбира". Она не любила там выступать, не любила даже просто находиться там – из-за движения, лоточников, столов подписки и шума автобусов. Покрутилась и хотела вернуться вниз на бульвар, но всё-таки задержалась, что-то её остановило, и она не знала, что. В последние минуты она была нервной и раздражённой. Из-за дня рождения, очевидно, и из-за какого-то внутреннего брожения, нового и непонятного. Она уходила, и её тянуло обратно. В ней вдруг начала закипать злость на Лею, которая устроила ей этот праздник посреди улицы, на глазах у всех. А что, если потом, когда дело осложниться, кто-то начнёт докапываться, кто была эта женщина со шрамами, которая уплатила Леониду и другим? Она шла без цели с нарастающим раздражением. Зачем ей нужен был вдруг этот день рождения посреди её гораздо-более-важных дел.

Очень неохотно она решила спеть одну песню, не больше, и уходить. И как раз там это и случилось, когда она была совсем к этому не готова: она, которая так надеялась и ждала этой минуты, находилась в постоянной готовности и многократно пыталась угадать, как это будет и кто будет посланцем её преследователя, до неё совершенно не дошло, что это действительно случилось.

Она кончила петь и собрала монеты. Люди разошлись, и она осталась с уже знакомым чувством, странной смесью гордости за своё удачное выступление, за то, что снова сумела покорить их, и в то же время пошлости, заползающей в неё, когда все смотрят, а она торчит посреди улицы и знает, что выдала что-то очень личное чужим.

Двое стариков, мужчина и женщина, сидевшие на каменной скамье в сторонке в течение всего выступления, встали и подошли к ней медленными шагами. Они крепко держали друг друга под руки, и мужчина опирался на женщину. Они были маленькие, укутанные в слишком тяжёлые для этого тёплого дня одежды. Женщина смущённо улыбнулась Тамар почти беззубой улыбкой и спросила:

– Можно? – Тамар не знала, что можно, но сказала да. Трогало сердце то, как они стояли, ласково прижавшись друг к другу.

– Ты так поёшь, ой! Ой! – прижала женщина руки к щекам. – Как, как в опере! Как кантор! – говорила она, и её грудь вздымалась. Она прикоснулась к руке Тамар и взволнованно погладила, и Тамар, которая обычно не любила, когда её трогали чужие, почувствовала, как вся её душа устремляется к этому мягкому прикосновению.

– А он, – старуха указала глазами на мужа, – мой муж, Иосиф, у него уже глаза почти не видят, и на уши он почти не слышит, я – его глаза и уши, но тебя он услышал, правда, ты её слышал, Иосиф? – и она толкнула его плечом. – Правда, ты слышал, как она пела?

Мужчина посмотрел в направлении Тамар и улыбнулся пустой улыбкой, его жёлтые усы разделились пополам.

– Извини меня, что я спрашиваю, – сладко сказала женщина, и её мягкое полное лицо неожиданно приблизилось к лицу Тамар, – но твои родители, они знают, что ты так, одна на улице?

Тамар всё ещё ничего не поняла, не заподозрила. Сказала, что она ушла из дому, "потому что там было трудновато", и улыбнулась, слегка извиняясь, что она вынуждена поставить такую добрую женщину перед тяжёлыми фактами жизни, "но со мной всё в порядке, не волнуйтесь". Но старуха всё равно пристально на неё посмотрела и своей отёчной рукой ухватила Тамар за запястье, сжав его с неожиданной силой, и на мгновение перед Тамар промелькнула картина – ведьма проверяет, достаточно ли упитанна Гретль – промелькнула и сразу пропала, перед пухлым и приветливым лицом.

– Нехорошо, – пробормотала женщина и быстро огляделась вокруг, – нехорошо, что девочка одна. Тут есть разные люди, и никто не охраняет тебя здесь? А если кто-то захочет украсть у тебя деньги? Или, Боже упаси, что-то другое?

– Я умею устраиваться, бабушка, – засмеялась Тамар и хотела уже уходить, забота, которой её окружили, немного её тяготила, играя на всех её болезненных струнах.

– И нет каких-нибудь друзей или братьев, которые сторожат тебя? – прошелестела старуха. – А где ты спишь ночью? Нельзя так!

Тут впервые в Тамар что-то проснулось, трепет в животе, который шептал ей не рассказывать слишком много. Она не поверила трепету; старики выглядели так невинно и дружелюбно, и всё же теперь она засмеялась по-другому, немного вынужденно, и повторила, что о ней, правда, не стоит беспокоиться, и собралась уходить. Но старуха прямо вцепилась в неё (Тамар оторопела, когда скрюченные пальцы сомкнулись с жестокой силой) и спросила, хорошо ли Тамар питается, ты выглядишь такой худенькой, моя сладкая, кожа и кости, и Тамар, уже более насторожённо из-за "моей сладкой", сказала, что она управляется, спасибо, старуха помолчала ещё минутку, Тамар видела, как её губы месят какой-то последний вопрос, и тут это прозвучало, остро и резко:

– Скажи, мейделе, может, ты хочешь кого-то, чтобы охранял тебя, когда ты здесь?