Кто-то третий [сборник]

В клинике у Марины Кирилловой Гуров старался бывать хотя бы через день. После каждого своего посещения он чувствовал, что доверие девушки к нему растет. Они по-прежнему говорили о книгах, о природе и почти не касались разговоров о других людях, о родственниках. Только иногда Марина вспоминала о своей работе. И со временем Гуров стал понимать, что давит на девушку не обида на родителей, на кровного отца. Что-то еще из самого глубокого детства мучит ее, причина ее странного поведения, которое завело ее в эту палату, не только сердечная патология.

Сегодня Марина встретила Гурова с заплаканными глазами. Он долго расспрашивал ее, что произошло, но девушка только отнекивалась и крутила головой. Но потом в ней будто что-то переключилось. На Гурова вдруг посмотрели глаза, полные страха и отчаяния. Он подумал было, что девушка боится операции, ее гложет страх возможной смерти. Но услышал совсем другое.

— Вы знаете, Лев Иванович, меня мучает бессонница, — призналась Марина. — Сначала терпела, потом сказала врачу, и мне стали давать снотворное, успокаивающее. Я начала спать, но теперь меня мучают сновидения, страхи, кошмары. Не знаю, что из этого лучше, а что хуже.

— Вы боитесь операции?

— Нет, как ни странно, — тихо ответила девушка, встала с кровати и отошла к окну. — К операции я отношусь с равнодушием, а может, наоборот, надеюсь, что она будет неудачной, и тогда смерть принесет мне покой.

— Ну что вы! — запротестовал Гуров. — Нельзя так…

— Это детский страх, — неожиданно произнесла Марина и сжала виски ладонями. — Он сжился со мной… Или я сжилась с ним и не заметила, как он стал отравлять и мою взрослую жизнь. Вы знаете, как страх приходит в детстве? По ночам! Перед сном! Понесло же меня тогда на похороны. Это мама меня повела. И когда я увидела в гробу лицо, мертвое лицо, страх поселился во мне, он заполнил меня и терзал, мучил, вытягивал из меня силы и желание жить. Вы не поймете, что это такое: не желать жить, не желать вообще ничего, а только бы спрятаться, уйти подальше, укрыться.

— Похороны? Мама вас водила на похороны? Родственница?

— Подружка, — замотала головой Марина. — Мы с ней дружили с самого садика, неразлейвода были. А в тот день я температурила, и меня мама не пустила в школу. Лиза пошла одна.

— Лиза? — догадался Гуров. — Фадеева?

— Ее убил какой-то маньяк. Знаете, как страшно мне было знать это, думать об этом. А тут еще я увидела ее мертвое лицо в гробу. А потом еще этот кошмар в нашей семье, размолвка моих родителей. Они потом вроде помирились, только у меня в душе осадок остался, я не примирилась с этим. Мама изменяла отцу, но он ее простил. Оказалось, он не мой родной отец! Ужас! Но я же его любила, Лев Иванович! Самый родной человек, близкий такой, теплый, с детства…

Девушка расплакалась, и Гуров решил, что ему лучше уйти. Тут и так все до операции дошло, а еще он со своими делами вводит Марину в такие переживания. Но Марина не дала ему уйти, она схватила его за рукав и смотрела на него заплаканными глазами. Сколько в них было мучительной боли!

— Это глупо и нечестно. Я маму не простила, а отца жалела. А потом заявился этот… который настоящий, кровный отец. И стал что-то требовать, о чем-то маму просить, а она его не выгнала. Такая жалкая была. Мне не хотелось никого видеть, я словно предчувствовала беду. А потом папу убили…

— Марина, не надо об этом вспоминать, — попытался остановить ее Лев, положив пальцы на ее руку.

— Надо! — уверенно заявила Марина, растирая слезы по щекам. — Вы же меня осуждаете, я вижу. Жалеете, но осуждаете. Вы меня искали, время тратили, вы для мамы стараетесь. Вот я и хочу, чтобы вы поняли все. Я виновата перед ней и перед всеми. А папа… Понимаете, его смерть снова всколыхнула во мне детские страхи. Когда я его в гробу увидела… На лицо его мертвое посмотрела… Я подумала, что смерть за мной по пятам ходит, ищет меня, ждет меня. И мне стало все равно, пусть приходит, пусть заберет.

— Но вы же сами пришли в клинику, согласились на операцию? Значит, было желание жить, бороться?

— Меня «Скорая» привезла. А на операцию я согласилась… не знаю, почему. Наверное, психика моя не хотела жить, а мозг, инстинкт самосохранения согласился на операцию. Не знаю. Я просто лежала, слушала врачей и на все соглашалась. Наверное, просто чувствовала, что преступник жив, он на свободе и со мной может случиться то же, что и с Лизой.

— Марина, Мариночка! Послушайте меня. Я — полковник полиции, вы не забыли? Я знаком с тем делом и совершенно точно могу сказать, что того преступника, который убил Лизу, уже нет в живых. Он умер, и это подтверждено экспертизой и свидетелями. Нет его, и вам больше некого бояться!

— Это правда? — В глазах девушки было столько надежды, что Лев с улыбкой и огромной охотой подтвердил еще раз: