Кто ты, Эрна?

— Нормально, — Стас лежал в постели. — По всей видимости просто небольшое сотрясение.

— Что произошло? — спросила мама. Она была совершена спокойна. И даже удовлетворение блуждало по её лицу. — Почему ты упал?

— Стас кофем поперхнулся, — сказала я. — Кофе не в то горло пошло.

— Во-первых, кофе не склоняется, во-вторых, слово «кофе» мужского рода, и в-третьих — это неправда, — сказала мама.

— Во-первых, кофе давно среднего рода, — прохрипел Стас. — А во-вторых я именно подавился кофе и поперхнулся.

— Семь лет назад ты тоже кофе поперхнулся. А на самом деле у тебя был спазм. — мама помолчала, она ждала, что папа начнёт спорить, но Стас молчал, и мама решила его добить: — А сегодня у тебя, наверное, уже микроинсульт.

Но и на это Стас не стал возражать, по-моему ему стало совсем плохо.

— Таблетки пил? — и мама пошла подбирать Стасу таблетки.

Он действительно скоро оклемался, ведь я дала ему ранозаживляющую сетку, и пластырь у него был самый лучший, дышащий. Стало всё как прежде. Я спросила у мамы о его падениях. Да. Семь лет назад он так же упал, такая же кратковременная потеря сознания, и тоже, когда делал глоток кофе, правда, в прошлый раз ничего не разбил. Стас купил новый ящик на кухню в своём гипермаркете электроники, лучше прежнего ящик. Треснутый, с острым краем перекочевал в мою комнату. Стас стал заниматься спортом больше обычного, возвращался с пробежек мокрый как мышь, ругался на нас ещё больше обычного. Мы с мамой ненавидели спорт. Хуже физры нет урока в мире! Но это не помешало маме отдать меня в школьную гандбольную секцию. Но я там не играла, разминалась и сидела в запасе на лавке.

В июне Стас пошёл в отпуск (до этого он три года вообще отпуск не брал), прикатил домой дорогущий пластиковый чемодан на колёсиках, и уехал в Воркуту к своей «зазнобе», как съязвила мама. От Москвы поезд идёт до Воркуты семь дней. Ещё до Москвы больше суток от нас. Самолёт намного дороже, да и они падают, эти самолёты, Стас решил поездом.

Мы с мамой в июне жили одни. Мама совсем приуныла. Всё твердила:

— Разве, если бы я знала, вышла бы за него.

— Может, он вообще не вернётся? — с надеждой спросила я.

— Да как не вернётся? Вернётся. Работу-то сложно найти. Тут у него место хорошее. Он привык. Он на своём месте в этом нашем гипермаркете. — Мама вздохнула тяжело. — Обязательно вернётся. Ему же надо со мной развестись. Он вообще, Лор, хочет отменить твоё усыновление.

— Как? — испугалась я. — И что? Я стану обратно Кривоножниковой?

— Да нет. Просто он тогда алименты платить на тебя не будет. А фамилию, наверное, оставят прежнюю. Я же разведусь, и под его фамилией буду, и ты тоже. Знаешь, что я думаю. Может нам с тобой к твоей второй настоящей бабушке в гости заглянуть?

— Зачем? — насторожилась я.

— Ну-уу. Может, она переменилась…

— Мама! Что ты мямлишь? Ты что-то скрываешь?

Мама сказала резко смело:

— Да, Лорочка, есть проблемы. И вот, что я тут надумала. Если отец умер, то его ребёнок получает пенсию по потере кормильца.

Я кивнула. Лера из нашего класса получала такую пенсию.

— Кстати, — сказала я маме. — Почему я никогда на кладбище у отца не была?

— А зачем? — возмутилась мама. — Я тоже не была.

— А вот Лера из нашего класса, когда уроки прогуливает, всегда говорит, что ходила на кладбище к отцу. В день рождения папы и в день смерти всегда уроки пропускает. И никто её за прогулы не ругает.

— Речь не об этом. Не хожу и не жалею. И тебе там делать нечего. Я о другом. Понимаешь, я тут узнала: можно доказать его отцовство, и тогда, если Стас нас бросит, тебе будут пенсию платить. Это реально сделать. Но надо узнать. Там срок давности действует.

— И как это сделать? — я ничего не понимала. Понимала только, что деньги мне нужны позарез. У меня большие расходы на кукол, на наполнитель, на бижутерию для их одежды и на поделки— аксессуары. Я на рынок хожу по бабкам — покупаю у них винтажные кружева и тряпки. Бабки такие скряги, дерут очень дорого. А уж если глиняная голова у моей новой куклы, так там эта полимерная глина, она вообще семь тысяч стоит. У одной женщины, высокой такой, худенькой, приглядела на рынке кукольный театр. Перчаточный. Там четыре куклы как куклы: животные, мишка, кошка, лось с рогами, ещё кто-то, а пятая — бабуля. Бабуля эта нечто. С горбатым носищем, в переднике таком, в блузке с рукавчиками-фонариками. По сто рублей куклы, каждая. Если пять брать получалось скидка — четыреста. А у меня не было денег. Я посмотрела, посмотрела и дальше пошла по ряду. Это перед рынком у нас люди продают разное старьё.

Поэтому деньги нужны. Те-то перчаточные куклы сейчас у меня, расскажу потом о чуде, как они у меня оказались. Но это раз в жизни такое везение. А так деньги очень нужны, и я спросила у мамы:

— Как, мам, это сделать, чтобы пенсия?

— Я узнавала, — повторила мама. — После того, как мы разведёмся и Стас отменит усыновление.

— Удочерение.

— Не важно для закона, удочерение и усыновление! — закричала мама. Она вообще стала очень нервной за последний год. — Надо провести эксгумацию тела, взять у останков пробу ДНК, ну и у тебя пробу тоже взять.