Кто ты, Майя

После ее смерти стали происходить на нашей с ней родине некоторые отрадные перемены. Разрешили читать кое-какие архивные бумаги, печатать кое-какие книги. Имена Майи и ее подопечного старичка Роллана в этих некогда засекреченных бумагах из партархива (ЦПА) попадались то и дело. Через Роллана органы и Коминтерн прокручивали самые разнообразные международные и даже внутрипартийные мероприятия: он был безотказным. Но конечно, он никогда сам бы не додумался до этих акций. Нужно было ему все подробно разжевывать, и Майя была под рукой. Конечно, и она сама ничего не могла придумать. К ней инструкции поступали из Москвы - через парижских кураторов более высокого ранга. По части разведтехники она, видно, не была такой уж неопытной. От веселой коктебельской вдовушки 1919 года она ушла далеко и, наверное, пережила за эти годы немало трудностей. Вдова белогвардейца-князя должна была крутиться, чтоб выжить и прокормить сына. Сперва она работала во французском консульстве. Тогда ее, скорей всего, и "уполномочили". Она была человек нужный. Ее интимные и просто дружеские связи дают выход на Пастернака, Иванова, Эренбурга, Цветаеву. Она становится секретаршей Гильбо, того, что был приговорен к смерти во Франции, а в Москве работал во французской секции Коминтерна. Может, тогда она и проходит настоящую профессиональную школу. Первые письма Роллану она пишет в 1922-м и 1923-м. Они обмениваются письмами. Он, впрочем, не изъявил тогда большого желания продолжать переписку, попрекнул ее моральной неустойчивостью и не помог пристроить у издателей ее французские стихи (первый сборник она выпустила в 1924 году в Москве). Позднее она секретарствует у знаменитого профессора французской литературы П. С. Когана и заодно вступает с ним в связь. Вполне возможно, что она присматривает за этим знаменитым деятелем, усердно дававшим классовую трактовку явлениям французской литературы, но, как упрекали его посмертно советские энциклопедии, не сумевшим полностью "овладеть марксистско-ленинским методом в литературоведении". И все же это был в те годы крупный начальник, руководитель Государственной академии художественных наук. В 1925 году он был назначен комиссаром советского павильона декоративного искусства на парижской выставке и взял с собой в Париж Майю, одну из своих секретарш. Здесь Майя знакомится с известным писателем Жоржем Дюамелем и пытается, как изящно формулирует это специалист по Роллану Бернар Дюшатле, стать его духовной дочерью. Дюамель, по сообщению того же Дюшатле, отвергает "ее авансы", тем не менее она помогает Дюамелю и Дюртену устроить в 1927 году поездку в Советский Союз, где Майя выступает в качестве их "чичероне" (а потом она водит Вильдрака в 1928-м, она вошла в обойму). Как и положено профессионалу, допущенному к "работе с иностранцами", Майя демонстрирует подопечным высшую степень "веры в большевистский режим" и агитирует их "за советскую власть". Позднее Дюамель дважды упоминает ее в своих книгах, а, попав в том же 1927 году вместе с Дюртеном в гости к Роллану, он разжигает любопытство стремительно "левеющего" гуманиста рассказами о проказнице Майе. Взволнованный этими рассказами, Роллан пишет в погожий апрельский день (5.04.1928 г.) письмо Горькому, с которым у него восстановилась переписка с тех пор, как Горький понял, что плоха или хороша кровавая диктатура, а выжить без него его семье будет трудно (да и скучно, и бесславно):

"Знаете ли вы Марию Кудашеву, которая пишет мне из Москвы и о которой мне говорили Дюамель и Дюртен? Она была их преданным гидом в России. Она сейчас просто влюблена в большевизм - я читал ее прелестные французские стихи (не те, что вышли: она, на мой взгляд, опубликовала не лучшие)".

Переписка между Ролланом и Майей возобновляется. Письма идут все более нежные (тут она тоже была профессионалка), минуют цензуру без задержки, и Роллан посылает Майе книгу про Ганди с нежной надписью. А она в своих письмах дает обещания, выходящие далеко за пределы ее скромной дамской компетенции, скажем, выпустить в Москве полное собрание его сочинений (такого во Франции не дождешься). Чтоб написать такое, она должна была "посовещаться с товарищами". Так что в "коктебельской" легенде, с которой мы начали нашу "сагу о Майе", возможно, есть крупица истины: кое-какие письма пришлось сочинять коллективно, с "товарищами". Что до остального (до Уэллса, Шоу, Волошина), то это все тоже, вероятно, сочинили "товарищи". Вероятно, на их профессиональном языке это тоже называется "легенда". Вполне возможно, что я получил эту легенду не из сотых, а только из вторых рук: почтенная вдова из Переделкина была подругой Лили Брик, так что не исключено, что сочинение легенд поручали профессионалке Лиле, и она их сочиняла не в свободное, а в "рабочее время", она ведь, наверно, не только числилась в ГПУ, но и трудилась там, судя по опубликованной недавно в России фотокопии ее выездных документов 1930 года.