Кто убил Оливию Коллинз?

— В моей работе такие случаи сплошь и рядом. Обычно, когда между взрослыми возникают конфликты из-за детей, они могут переругаться, но потом обычно все забывается, потому что на самом деле они понимают, что нет серьезного повода для ссоры. Но иногда ситуация накаляется. И никто не может ничего сделать, никто не понимает, почему все так повернулось. Возможно, тут иные причины, может, люди просто изначально испытывали неприязнь друг к другу, и вдруг у них появился повод выплеснуть все, что накипело.

Фрэнк сделал паузу, чтобы до них дошел смысл его слов.

— Что еще произошло между вами и Оливией?

Соланке одновременно покачали головами.

— Боже, да конечно ничего. И мы не ругались с ней после этого. Все так, как вы сказали. Просто я… сказала, что она перешла черту, и дала ей понять, что она не права.

— Но зачем она перешла черту?

Лили заволновалась. Она всплеснула руками, пожала плечами, не в состоянии ничего ответить.

— Думаю, мы отходим от темы, — сказал Дэвид сухо. Он взял жену за руку и пристально посмотрел на детективов. — Какое это имеет значение, да хоть бы мы и публично скандалили с Оливией на улице? Если вы не утверждаете, что произошло нечто…

— А Вулф здесь? — вступила в разговор Эмма.

— А что? — спросила Лили.

— Мы бы хотели с ним побеседовать, — сказал Фрэнк.

Соланке переглянулись.

— Прямо сейчас? — сказала Лили.

— Да.

— Боюсь, об этом не может быть и речи, — сказал Дэвид. — Вулф очень чувствительный мальчик. Мы еще не говорили детям о том, что произошло.

— Сколько лет, вы сказали, вашим детям? — спросила Эмма. До нее только что дошло, что детей совсем не слышно. Может, их вообще нет дома?

— Обоим по восемь.

— Близнецы?

— Да.

— И где же они?

— Они здесь. Они наверху, читают.

— Читают? — сказала Эмма. — Чудесные дети, должно быть, и умные. Думаю, они согласятся пару минут поговорить с нами.

— Прошу прощения, но я вынужден настаивать, — сказал Дэвид. — Вулфу будет очень тяжело все это воспринять. Надо немного подождать. Для ребенка очень важно, как он узнает подобные новости, след остается на всю жизнь.

Эмма не могла не заметить, что Лили при этих словах слегка передернуло.

— Ну, хорошо, тогда мы вернемся завтра. Даем вам времени до завтра. Нам нужно поговорить с мальчиком, так? С обоими детьми, точнее.

Родители кивнули.

Дэвид, отметила Эмма, с некоторым безразличием. А вот Лили выглядела напуганной.

Оливия №4

У меня и в мыслях не было обижать Соланке.

Может быть, кому-то покажется, будто я делала это намеренно, но нет, это не так. Я не безгрешна, но никогда не стала бы манипулировать ребенком. Тем, кто использует детей, падать дальше некуда, так я считаю.

Вся эта история началась летом прошлого года. Я раскладывала на участке таблетки в стратегических местах вокруг далий, чтобы потравить слизняков (эти мелкие гады все жрали их и жрали, пока цветы не дорастали до шести дюймов в высоту), и вдруг на грядку, где я трудилась, упала тень. Я подняла голову и увидела близнецов, которые смотрели на меня, перевесившись через низкую живую изгородь у ворот.

Мне и раньше приходилось с ними общаться, но разговоры сводились к глупой болтовне, как обычно с детьми, ничего серьезного. «А почему у тебя такой маленький дом? Ты больше собак любишь или кошек? Сколько тебе лет? Какая ты старая!» Примерно так.

— Что ты делаешь? — спросил Вулф.

— Яд раскладываю, слизняков травить, — ответила я. — А то они съедят мои цветы.

— Ой, ужас какой, — пискнула Лили-Мэй, тряхнув головой, и бусинки у нее на косичках возмущенно звякнули.

— Не бойтесь, эти голубые таблетки убьют всех вредителей, — ответила я. — Только смотрите, ни в коем случае не берите их и не кладите в рот, это очень опасно.

Лили-Мэй выкатила свои большие карие глаза.

— Но… но я хочу сказать, что эти голубые таблетки просто ужас. Наш папа говорит, что надо с землей обращаться бережно, уважать ее. Как-то раз один глупый человек разбросал здесь яд, и потом долго-долго в долине вообще ничего не росло.

Я присела на корточки. Пришлось прикусить язык: сложно не поддаться искушению ответить, что ее папаша, при его-то работе, похоже, больше печется о земле, чем о людях.

— Я знаю эту историю про яд, Лили-Мэй. Но от этих таблеток земле вреда нет, они только против слизняков, которые портят мои цветы. Ведь цветы очень красивые. Что, по-твоему, нужно делать, чтобы слизняки не съели их все?

— Разве ты не можешь их собрать?

— Цветы?

— Нет, слизняков.

Я сдержала смех. Какая чувствительная маленькая девочка. Чувствительная и немного туповатая.

— Или, — сказал Вулф, — можно их солью засыпать. Чтоб они засохли и передохли все.

— Вулф! — жалобно вскричала Лили-Мэй.

— Ну а что, ты же сама сказала, что яд тебе не нравится, — пожал он плечами. — Не может же она стоять тут всю ночь и собирать этих слизняков. — Он кивнул в мою сторону.

Я улыбнулась. Мне понравился ход его мыслей, несмотря на неосуществимость предлагаемого решения.

— Боюсь, у меня на кухне не хватит соли, чтобы сделать как ты предлагаешь, Вулф.

Он снова пожал плечами.

— А печенюшки у тебя есть?

— Вполне возможно.

— Угостишь нас?

— Ты всегда такой непосредственный?