Кто убил Оливию Коллинз?

Рон пожал плечами. Он выглядел искренне растерянным. И, подумала Эмма, обиженным.

— В этом-то и дело. Ума не приложу. Я пытался с ней поговорить об этом, но она отказалась. У нее просто был такой дурацкий вид, будто это я ее предал. Я так разозлился, что сразу послал ее как можно дальше. Теперь вам понятно, наверное, почему я не очень беспокоился, что ее не видно последние месяцы.

— Да, — сказала Эмма. — Нам понятно. Смотрите, вы только что рассказали нам, что заходили к ней домой в вечер смерти; что у вас был секс, больше похожий на месть, чем на последний поцелуй; и что вы на нее жутко злились. Теперь вам понятно, что у нас могут возникнуть на этот счет определенные соображения?

Рон машинально поднес руку ко рту и принялся обгрызать ноготь.

— Постойте, ведь она же сама умерла, разве нет? Мне-то откуда было знать? Я, конечно, не заходил ее проведать, но это же не преступление. Я вам все по-честному рассказал. Какой мне смысл, если я что-то скрываю?

Фрэнк вздохнул.

— Дело в том, мистер Райан, что у нас есть основания подозревать, что у кого-то был умысел против мисс Коллинз. Обстоятельства ее смерти не совсем ясны, возможно, это не несчастный случай. Мы пока не раскрываем эту информацию публично, но, в свете того, что вы только что рассказали, вы становитесь важным свидетелем. На данный момент вы последний, кто видел ее живой.

Рон выпучил глаза и убрал руку ото рта.

— Поэтому предлагаю вам подробно рассказать о том, что произошло между вами и мисс Коллинз в тот вечер, — продолжал Фрэнк. — А потом наш сотрудник проедет с вами в участок, где вы дадите официальные свидетельские показания под протокол.

— Постойте. Не думаю, что я последний, кто видел ее живой.

Эмма подалась вперед.

— Что вы имеете в виду?

— Ну как, в тот день я видел пару человек у ее дома, как минимум один заходил к ней в дом. Я поглядывал, на всякий случай, вдруг она снова придет выяснять со мной отношения.

— Кого именно вы видели? — спросил Фрэнк.

— Утром я видел, как Эд Миллер выходил из ее дома. И я видел Мэтта Хеннесси перед калиткой в ее сад. И это только те, кого я случайно видел. В смысле я не следил весь день за ее домом. А, да, и Элисон Дэли тоже к ней заходила, во второй половине дня.

Лили №2

Вулф отсиживался в своем логове.

Так Лили называла про себя это сооружение. Дэвид называл его крепостью; наверное, Вулф и воображал себе крепость, когда отгородил угол своей комнаты большими мягкими игрушками и пластмассовыми кубиками, накрыв сооружение сверху одеялом.

Она называла это логовом по той причине, что даже теперь, восемь лет спустя, еще не смирилась с тем, что ее сына зовут Вулф.

Все почему-то считали, что это она придумала близнецам имена. Ведь тогда это она всегда была в тренде, а Дэвид еще не совсем определился в своем выборе стиля жизни.

Когда Лили забеременела, все изменилось, причем для них обоих. Она знала, что Дэвиду хочется детей, но не могла себе представить, насколько серьезно он будет к ним готовиться. Дэвид накупил пособий для будущих родителей, чтобы они читали их вместе. У нее просто мозги текли из ушей от одного взгляда на эти книжки. Она и так каждый день с утра до вечера работала с детьми, поэтому не испытывала потребности в теоретической подготовке. И тем более не имела желания изучать физиологические подробности — как долго ей придется выдавливать из себя близнецов.

Она подозревала, что Дэвид изо всех сил старается стать полной противоположностью своему отцу, а также всем многочисленным предкам по мужской линии. Впрочем, отчасти ее радовало, что она вышла замуж за мужчину, который проявляет столь деятельное участие в будущих детях. Ее папе наверняка бы это понравилось.

Вскоре Дэвид начал включать музыку для беременных и полюбил лежать головой у нее на коленях, слушая, как близнецы бултыхаются в околоплодных водах. Он поклонялся ее пузу, как идолу, с поистине религиозным пылом. Она чувствовала себя как яйцо Фаберже. Яйцом Фаберже, которому хотелось, чтобы муж взял его сзади, потому что оно исходило от похоти. Однако муж боялся, что это может повредить детям. Ему было достаточно слушать их.

С одной стороны, она понимала, что все это очень мило и трогательно. Но с другой, эта чересчур активная забота утомляла. Бывало, совершенно обессиленная, она волей-неволей слушала его пространные речи о том, что, несмотря на двойню, они все равно будут вскармливать их грудью. Они будут вскармливать? Это уже слишком! Можно подумать, что Дэвид тоже собирался их кормить.

Всю беременность Лили чувствовала себя омерзительно и жутко уставала. Она уже совсем было решила, что она самая нерадивая беременная женщина в мире, когда врачи протянули ей руку помощи. Ей поставили диагноз: преэклампсия.