В данном случае предлог — срочно сфотографировать посреди ночи политический плакат, поднять ради этого с постели двух людей, которым с самого начала была отведена роль поставщиков алиби, — самой своей неубедительностью показывает: Руби был вне себя от страха. И наиболее правдоподобное объяснение этого страха: он созвонился в очередной раз с главарями заговора, и те объяснили ему, как важно было уничтожить Освальда, насколько велика его вина, а также, что уже отправлена вспомогательная команда, которой поручено уничтожить Освальда, а заодно и самого незадачливого владельца кабаре. Только теперь он понял, что ему придется ликвидировать Освальда любой ценой, а это значит, что шанса улизнуть у него не будет. Поэтому все его действия подпадут под самое пристальное расследование и ему даже придется объяснять, где и зачем он болтался в ночь с пятницы на субботу.
Действия и перемещения Руби в субботу 23 ноября также оставляют большие куски времени незаполненными. Посреди зыбкого болота дезинформации и умолчаний есть лишь несколько твердых островков.
От 1.00 до 1.30 несколько человек видели его в баре Солс-Турф в центре Далласа. Там он показывал всем фотографии плаката против судьи Уоррена, ввязывался в горячие обсуждения происшедшего, но собеседники так и не могли понять, на кого он нападает и кого защищает.
Около 3.00 он вертелся у места убийства Кеннеди, где также находилась тюрьма графства, куда Освальда должны были перевезти в 4.00. Там его видели и разговаривали с ним двое полицейских и журналист.
Около 5.30 он разговаривал со знакомым на углу Коммерс и Броудер.
Руби решительно отрицает, что заходил в этот день в здание полицейского управления. Сестра Ева невпопад называет разные отрезки времени, которые он якобы провел у нее. Нет смысла снова пункт за пунктом ловить этих двоих на вранье и противоречиях, даже невзирая на то, что Комиссия Уоррена приняла их версию. Неопровержимые показания как минимум пяти свидетелей подтверждают, что Руби почти всю оставшуюся часть дня провел именно там. Он опять совался ко всем с сэндвичами, опять навязывал свои услуги журналистам, предлагая свести их с разными чинами полиции и прокуратуры. Даже находясь на улице, он время от времени подбегал к фургону телевизионщиков, отодвигал занавеску и пытался разглядеть на экране внутреннего монитора, что происходило на третьем этаже. Некоторое время спустя телемеханики могли увидеть «проныру» (так они прозвали Руби) на своем экране уже у кабинета окружного прокурора внутри здания.
Неудивительно, что все эти показания поступали только от журналистов. Какой же полицейский мог сознаться, что он видел будущего убийцу Освальда а коридоре накануне и не потребовал от него объяснений, что он там делал? И все же один нашелся: шеф полиции Джесси Карри. «Неопровержимо установлено, — заявил он тринадцать лет спустя, — что Руби появился в полицейском управлении днем в пятница и провел там много времени, начиная с… дня убийства президента и кончая воскресеньем, корда он застрелил Освальда».
Перевозка Освальда, объявленная на 4.00, снова была отложена. Капитан Фриц продолжал допрос задержанного, хотя ему уже стало ясно, что тот не сознается ни в убийстве президента, ни в убийстве полицейского Типпита. Только в 8.15 шеф Карри вышел в коридор.
Журналисты обступили его так тесно, что одному не осталось ничего иного, как пристроить блокнот на правой лопатке начальника полиции. Было официально объявлено, что перевозка состоится на следующий день в 10 утра.
Только после этого усталый Руби смог вернуться домой, придти в себя после дня бесплодной охоты. Его «большая дичь», которая была так близко накануне, сегодня не появилась ни разу. Но что могли означать эти бесконечные допросы Освальда в здании полицейского управления? Только то, что задержанный говорил.
Нет, откладывать больше было нельзя. Завтра — последний день. Проникнуть в управление не составит труда. За два дня он так там примелькался, что никому не придет в голову остановить его. Оставалось обдумать другое: как планировать защиту на суде? Как представить присяжным свой акт непредумышленным убийством, совершенным в порыве благородного гнева? Избежать ареста и суда — на это надежды уже не оставалось.
В это время (примерно в 9.30) и раздался звонок Маленькой Линн. Взбешенный Руби обругал последними словами танцовщицу, посмевшую в такой день попросить причитавшуюся ей зарплату, и велел ждать в клубе. Потом вернулся к своим лихорадочным размышлениям.