Кто укокошил натурщика? (сборник)

Играя, изо всех сил тужился мозговыми извилинами, желая доковыряться до разгадки таинственного убийства соседа.

При этом его задумчивый взор перемещался с кирпично-автопокрышко-пластилиновой лиры на неустойчивый холодильник в позе Пизанской башни; с холодильника – на книжку «Влажная ноздря брюнетки» с выглядывающим из неё сухим брюшком покойного таракана Сумарокова; с книжки «Влажная ноздря брюнетки» – на книжку «Преступление и наказание», на которой лежала сковородка; с «Преступления и наказания» – на фарфоровую салатницу, наполненную землёй, в которую погрузился червяк Робеспьер; с салатницы – обратно на лиру…

Постепенно под напором его титанического мозгового напряжения, стахановского труда извилин, правда о преступлении стала проявляться во всей своей мерзкой наготе…

И когда Нышпорка понял всё, эта порнографически голая правда так потрясла детектива, что он в шоке водил так называемым смычком по холодильнику, вытирал блюдце малиновым галстуком, почёсывал затылок сковородкой и бормотал:

– Да как же так! Что же теперь делать!..

Найдя ответ на вопрос «Кто убил Небижчика?», но не найдя ответа на вопрос «Что же теперь делать?», Солопий Охримович пришёл в такое раздражение, что сердито отпихнул свою беззвучную лиру, нервно вбежал в спальню, люто скинул штаны, гневно обрушился на постель и свирепо… уснул.

Сначала ему снилось, что он спит в своей постели и видит сон о том, как он спит в своей постели и видит сон о том, как он спит в своей постели и видит сон о том, как…

Затем ему приснился я – автор рассказа «Кто укокошил натурщика?». В том сне я так дико и жутко хохотал, что у детектива кровь стыла в жилах от моего ужасного смеха…

К счастью, этот кошмар, в конце концов, закончился, и началось приятное: героиня романа «Влажная ноздря брюнетки» сладострастно стонала: «Апчхи!.. Апчхи!.. Апчхи!..»; и всё смелее и смелее обнажала свой соблазнительный носовой платок…

Этот приятный эротический сон был утром прерван знакомым грохотом. Опять Робеспьер холодильник опрокинул, догадался Нышпорка, проснувшись и потягиваясь. Встал и, почёсывая трусы, поплёлся на кухню.

Догадка оправдалась: неустойчивый холодильник вновь лежал на боку, а шнуркообразный скользкий питомец виновато отползал к своей салатнице. Дворник погрозил ему (не холодильнику, а питомцу, конечно) босой пяткой.

За окошком утреннее солнце сияло так жизнерадостно, будто ему – солнышку – пощекотали под мышками. Под влиянием такой оптимистической погоды и тонус у Солопия Охримовича был аналогичным. Он бодро запел арию глухонемого из оперы «Молчание – золото» и пошествовал в ванную, дабы предаться там чистке зубов, ноздрей, ушей и иным гигиеническим подвигам.

И вдруг, в момент, когда сыщик чистил ухо ваткой, намотанной на зубочистку, шмякнулось в его душу, будто мороженое на голову, воспоминание о разгаданном вчера убийстве соседа. И ошарашенный дворник замер с выпученными очами, наблюдая лицевое скукоживание зазеркального двойника…

Из ванной Нышпорка вывалился с раскисшей душой и дрожащими конечностями.

Аппетит куда-то смылся, и дворник, не завтракая и кое-как одевшись, взяв любимую метлу, которую специально для него изготовил известный и гениальный столяр-краснодеревщик Мойша Святославович Страдиварин, подался из дома наружу, надеясь в работе забыться и успокоиться.

Но разве успокоишься после такого!

Поэтому дворник подметал асфальт смутно, невнимательно, отчего пропустил две обгорелые спички, слюнявый окурок, дохлую муху и пыльный презерватив.

Проходивший мимо очкастый гражданин, с портфелем и в шляпе, вслух обратил внимание на этот недосмотр. Будь у Нышпорки хорошее настроение, он нипочём не стал бы посылать очкастого гражданина за микроскопом, да ещё таким хамским тоном. Очкастый гражданин вспыхнул и возразил: дескать, сам ты с бревном в ухе; явно намекая на зубочистку, которую Солопий Охримович из-за расстройства забыл извлечь из слухового органа. Дворник, вынув зубочистку, на это нецензурно парировал: дескать, некоторые (…!) видят бревно в чужом ухе (…!), но (…!) не замечают (…!) соринку в своём собственном (…!) Очкастый гражданин тогда злобно и демонстративно вытряхнул из карманов древние троллейбусные талоны на уже подметённую плоскость…

Надо ли говорить, что дворник вернулся домой ничуть не успокоившимся, да ещё и с синяком под глазом?

Скинув верхнюю одежду, приготовив и с отвращением запихав в себя яичницу, Солопий Охримович решился на последнее средство душевного уравновешения – в двадцать шестой с половиной раз перечитать любимый эпизод из романа «Влажная ноздря брюнетки». Вчера он пытался перечитать этот фрагмент в двадцать шестой раз, но попытка была прервана звонком Полуящикова. Поэтому вчерашнюю читку следовало считать не двадцать шестой, а всего лишь двадцать пятой с половиной. Следовательно, сегодняшняя должна была стать (25,5 + 1) двадцать шестой с половиной.