Кто укокошил натурщика?

Похоже, этот двухобот вовсе не абориген Тригея, как я думал, а такой же временный гость на этой планете, как и я. Похоже, он тоже прилетел сюда, чтобы выбрать тригейских животных, пригодных для работы в цирке, дабы затем выступать с ними на своей, неизвестной землянам планете. Слава Богу, что я не стал плясать под его дудку, иначе бы он и меня утащил в неизвестную космическую даль, и прощай Земля навеки. Мой саботаж меня спас. А беднягу Паломида мы уж наверняка никогда больше не увидим. Представляю, как дочка огорчится.

Перепончатоухий чешуехвост спустился с деревца и беспрепятственно вышел из бывшего «заколдованного круга». Не спеша двинулся на север и скрылся в зарослях ватных деревьев. А я, прежде чем покинуть это место, стал обшаривать поляну и её окрестности, надеясь отыскать какой-нибудь артефакт, подтверждающий существование братьев по разуму. Ведь если я на Земле заявлю, что встречался с разумным инопланетянином, представителем внеземной цивилизации, не предоставив никаких материальных доказательств, то приобрету репутацию барона Мюнхгаузена, стану объектом насмешек, как это уже бывало с теми, кто делал подобные бездоказательные заявления. Изображения двухобота и его роботов зафиксировались в памяти моего наручного компьютера, но никакие изображения не могут служить свидетельствами реального существования того, что там изображено; ибо невозможно доказать, что изображение не является виртуальной реальностью, созданной самим компьютером.

Увы, тщательные поиски ничего не дали. Двухоботные роботы скрупулёзно убрали эту территорию, не оставив мне даже мельчайшего мусора, то есть каких либо артефактов. Ни тебе инопланетного гвоздика, образно выражаясь, ни тебе инопланетной булавки. А раз нет доказательств, думал я, придётся, видно, помалкивать о величайшем открытии. Ну, близким, верящим мне на слово, я, конечно, сообщу. Но от широкой земной общественности придётся, похоже, скрывать правду, дабы не прослыть лжецом.

Немного огорчённый этим обстоятельством, но более обрадованный обретением свободы, я, ориентируясь по компьютерному компасу, поплёлся на север, в сторону острова Муртазаева. Всего через полчаса был уже на берегу пролива, за которым развернулась твердь, где меня ждали мои роботы-звероловы и отловленные ими, вместо похищенных двухоботом, кандидаты в цирковые артисты.

Ни топора, ни пилы, ни прочих инструментов у меня не было, и я не мог соорудить лодку или плот из деревьев. Зато на разжиженных брегах впадающего в пролив ручья шелестели густые заросли тростника, и я, вспомнив, что в древности люди бороздили моря и океаны на тростниковых плотах, принялся сооружать плотик, выдёргивая пустотелый, как поплавок, тростник с корнями из болотистой почвы. Девять километров, отделяющие остров Флоки от острова Муртазаева, — расстояние небольшое, опытный пловец запросто проплыл бы такую дистанцию в тёплой воде. Но я, во-первых, не был опытным пловцом; а во-вторых, барахтающийся на поверхности человек мог привлечь крупных морских хищников, в то время как дрейфующий по поверхности тростник для хищников не представляет интереса. Короче говоря, через четыре часа я уже плыл на груде связанных тонкими лианами тростниковых снопов, гребя вместо весла кроной сломанного деревца. Океаны бороздить на таком хлипком плавсредстве нельзя, но на девять километров его должно хватить, тем более что над проливом царил штиль.

Загребая океанский рассол своим пушистым веслом, я размышлял.