Кто умирает?

Все поселились в доме Робин, чтобы быть с ней во время ее смерти. Через неделю после начала процесса, она проснулась утром и своим тоненьким, как у птички, голоском сказала: «Сегодня ночью мне казалось, что я должна покинуть тело. Иисус стоял справа от меня, и я спросила у него, возьмет ли он меня, но он сказал „Нет“, потому что еще не пришло время. Все это дается мне, чтобы я научилась доверять и терпеть. И вот я по-прежнему здесь».

По мере того как шли дни, она должна была отказаться даже от понимания того, как все есть. Она должна была отказаться от своего знания и просто присутствовала. Через несколько дней, когда мы проснулись, я спросил ее: «Что происходит?», – и она с необыкновенной ясностью ответила: «Я не знаю». Однако это «Я не знаю» таило в себе такое глубокое удовлетворение, какого я не слышал в ее словах раньше. Наконец-то она не знала, и с ее стороны было очень хорошо не предугадывать течение процесса, а просто отдаваться ему. Это позволяло ей присутствовать еще в большей мере. Она отпускала каждый день, каким он был. Она просто доверяла мгновению, ничего не ожидая от него. Она перестала задаваться вопросом о том, когда все случится. В ней осталась только капитуляция перед Богом, только мягкость и открытость всему, что могло случиться. Все, что мы воображаем, теряется в умирании: личность, наше чувство истории, наши цели, представления и модели уходят, и только сознание остается. С каждым днем она становилась все более прозрачной. Доверие и терпение.

В течение первых дней по вечерам в окружении своей семьи она готовилась к смерти. Но по мере того как проходили недели, у нее больше не было никакого сознательного приготовления, а только ироническое удивление по поводу того, как все происходит. Иногда со стороны казалось, что она рождается, а не умирает.

Здесь я сделаю небольшое отступление и скажу, что во всех таких историях о «сознательном умирании», каким бы идеальным оно ни было, иногда наступает время, когда старый ум дает о себе знать. Даже у больных, которые достигли значительной ясности, часто бывают мгновения замешательства. Бывают ситуации, когда ум замыкается на каких-то страхах или желаниях. Однако прощение себя и светлая грусть по поводу неконтролируемости событий позволяют вскоре справиться с уплотнением ума и снова вернуть чувство пространственности.

Когда мы собрались две недели назад все вместе для того, чтобы проводить Робин, никто из нас не рассчитывал на то, что это будет так долго. Когда я приехал к ней за день до предполагаемой кончины, я рассчитывал вернуться домой через день или два. Однако теперь прошло уже двенадцать дней, и меня уже давно ждали на медитационном семинаре, на котором я должен был проводить занятия. Было очевидно, что мы с ней сделали необходимую работу. Она медленно таяла, выходя за пределы себя, и та небольшая помощь, которая ей могла понадобиться, могла быть оказана по телефону. Прежде чем я сел в машину и направился на семинар, который находился на расстоянии в пятьсот миль от ее дома, мы решили, что я каждый день буду делать «контрольные звонки» и помогать ей, если это будет необходимо. Когда я прощался с ней, зная, что, скорее всего, больше не увижу ее в этой форме, я обратил внимание на то, как она моргала и как она отпускала мою руку, и понял, что у нее осталось очень мало привязанности и сопротивления. По прибытии на семинар я позвонил ей и узнал, что у Робин все хорошо и процесс продолжается своим чередом. Каждый день я звонил ей с семинара и чувствовал, как мало ей теперь нужно от окружающих.

Когда у нее возникало какое-то замешательство, мы обсуждали его и вместе смеялись над тем, как сильно ум привязывается к старому. Каждый раз она снова возвращалась к доверию и терпимости. Я наблюдал, с какой легкостью она каждый раз возвращала себе равновесие. Однажды, пробыв на семинаре уже неделю, я позвонил и обнаружил, что Робин сильно взволнована. «Возможно, я теряю равновесие. Я не знаю, что со мной происходит, мой ум мечется как не в себе…» Я спросил у нее, что изменилось в ее окружении, и она сказала, что ничего, только вот она больше не могла глотать микстуру Бромптона, которую она использовала в течение нескольких месяцев, чтобы справиться с болью, и поэтому доктор прописал ей морфиновые свечи. Задумавшись на мгновение, я улыбнулся. «Робин, что удивительного в том, что после того, как ты принимала пять раз в день лекарство с кокаином, ты чувствуешь привязанность к этому старому другу». «Вот оно что, – сказала она, и мы вместе засмеялись. – Я полагаю, что мне придется расстаться и с этим другом. Еще одна возможность отпустить привязанность».