Святыни Императрицы — Трон, Родина, Семья для этой женщины — сцена, где пострижение в монастырь и то всего лишь красивый жест, театральные подмостки, где можно праздно обсуждать «версии» спасения Трона, хотя спасение Трона заключалось тогда в одном-единственном для всех подданных — затворить уста, затворить слух для сплетен и вымыслов и служить Царю. Но этого не делали даже самые близкие, и жили рядом с Александрой Федоровной в предательском двоедушии, вот еще строки из этого позорного дневника, подтверждающие горькое обвинение: «Вчера у Краснова Петра Николаевича был генерал Дубенский, человек со связями и вращающийся близко ко Двору, ездит все время с Государем, уверяет, что Александра Федоровна, Воейков и Григорий ведут усердную кампанию убедить Государя заключить сепаратный мир с Германией и вместе с ней напасть на Англию и Францию…» Многократно потом опровергнуты эти слухи и расследованием Чрезвычайной комиссии Временного правительства, и воспоминаниями Воейкова, и публикацией Переписки Св. Царственных мучеников, но дошло ли хоть перед смертью до этих клеветников — Дубенского, придворного историографа, который их распускал, генерала Краснова, который их у себя допускал, до Чеботаревой, их переносившей, что они этим разрушали Империю и Царскую власть? К чему такие мысли и вопросы в дневнике, когда ты, медицинская сестра, каждодневно рядом с Царицей и на тебя обращено ее милостивое внимание? Так спроси, если сомневаешься, возмутись в глаза, если веришь, моли объяснить, что происходит, предупреди о лжи, если сознаешь, что это клевета. Нет, перед Матушкой-Царицей — лицемерная учтивость и почтительное внимание, а зловещее шипение — у Государыни за спиной… «Все тот же беспросветный мрак. Пуришкевич говорит блестящую речь, громит Государственный Совет, призыв к объединению, когда Отечество в опасности. Гурко просит борьбы с темными силами, играющими на лучших святых побуждениях и чувствах, на религиозной впечатлительности». Вернулись из Ставки полны тревоги. 26-го это ненужное появление с Государыней и Наследником на Георгиевском празднике. Настроение армии — враждебное, военной молодежи также. «Как смеет еще показываться — она изменница». Это твердит гвардейский полковник К.: «Иначе как за двадцать лет жизни в России не понять, что стране нужно. Вмешиваться в дела, назначать людей, только губящих все дело…».
В те же самые дни, когда заносила в дневник бездумная рука нечестивой слуги эти подлые строки, Александра Федоровна, словно зная об этом, вписывала в свою тетрадку: