Кто в армии служил...

Человек двадцать пять, а может и больше (откуда-то появились недостающие), безмятежно грелись на солнышке, сняв сапоги, развесив портянки и раздевшись, кто до какой степени. Был сентябрь – золотая осень. Они мечтали о своей деревне (почему-то в линейных частях, особенно в пехоте, преобладают парни из деревни). Позже, когда Блинов делился первыми впечатлениями с другими двухгодичниками, которые уже отслужили год, то есть были тоже как бы дембелями (в среде двухгодичников дембельские отношения не поддерживались, они были скорее снисходительственно-покровительственные по отношению к только что призванным), один из них дал пояснение, типа такого: каждый из них (солдат) вполне нормальный деревенский парень, но все вместе они представляют собой трудно управляемое быдло.

Блинов сразу понял, что поднять и построить это быдло он не сможет, но уже смутно подозревал, что принимать их правила нельзя – сядут на шею. Не зная, что делать, Блинов стал стыдить их, материться и упирать на то, что они не успеют разгрузи т. д. обеда. Некоторые совестливые (а такие всегда есть) отводили взгляд. Наиболее наглые (таких меньше, но они влиятельнее) развязно предлагали Блинову расслабиться и присоединиться к привалу, а салаги вагоны разгрузят – пусть попробуют не разгрузить. Никто без обеда оставаться не собирался. Основной мотив был такой – мы в свое время наразгружались, теперь их очередь.

О неуставных отношениях и дедовщине знают все. Большинство обвиняют армию и как институт, и конкретную советскую армию (они думают, что где-то там в армии курорт), и конкретных генералов и командиров, которые вместо боевой и политической подготовки занимаются коррупцией. На самом деле, армейское бытие просто отображает гражданское с каким-то коэффициентом. В любом коллективе (и не только мужском) всегда есть лидер, «шестерки» и унижаемые. Если дело не доходит до беспредела, все остальные молча с этим соглашаются.

Так было во дворе, в котором Блинов вырос: был Жорка, которого все боялись и тихо ненавидели, у которого были шестерки на побегушках, был и объект издевательств, согласившийся с этим (а куда денешься). Жорка не перегибал, в детских играх участия не принимал (у него были уже свои дела), поэтому его власть воспринималась как данное, и детство все равно было счастливым. Жорка закончил жизнь в тюрьме с отнявшимися ногами, не дожив до сорока. (Всегда лучше подождать, когда труп врага пронесут перед твоим домом.)

Так было в пионерских лагерях, в которых Блинов провел несколько сезонов. Обычно в отряде находились несколько человек, физически более развитых, и уже приблатненных, и уже попробовавших девушку (по их словам). Среди них, естественно, выделялся лидер. Они устанавливали свои порядки и свои привилегии – лучшие куски, лучшие места (как бы в предчувствии, что рано или поздно придется спать возле параши), не участвовали в уборке, назначали объект для насмешек и т. д. Несколько шестерок вилось вокруг них. Все с этим смирялись, поэтому особых конфликтов не было. Блинов здоровым не был, драться не умел, но хорошо играл практически во все спортивные игры, особенно в футбол. Это ценилось, и его, а также таких, как он, не трогали. Смотрели косо, как всегда смотрят на выделяющихся людей, но не трогали. Оскорбленных и униженных Блинов не защищал просто по малодушию, но и защитников не встречал – разве что в кино.

Так было и в армии, так есть и в других исправительных заведениях. Мерзавцы, которые издеваются, избивают, доводят до самоубийства, есть и в армии, и эти случаи иногда попадают в прессу. Но на гражданке их несравненно больше, и большинство попадают в тюрьму еще до армии. Они – неизбежное зло, возможно, необходимое.

Блинову удалось поднять человек семь-восемь, которые встали то ли из жалости к молодому и, видимо, не злому пока лейтенанту, то ли на всякий случай. У вагонов его ждал лейтенант с красной патрульной повязкой. Он жестом пригласил Блинова следовать за ним. Они зашли за вагоны. Здесь два аккуратных патрульных солдата охраняли двух небрежно заправленных – очевидно, дембелей. Их лица показались Блинову знакомыми.

– Твои? – спросил начальник патруля.

– Похожи, – промямлил Блинов, – я еще не всех знаю, первый день в части.

– Ладно, забирать не буду, – сказал лейтенант, – поймали на станции, покупали вино. Забирай засранцев, но смотри за ними лучше.

Патруль ушел, а раздосадованная парочка, нимало не смущаясь, не обращая внимания на Блинова, двинулась прямиком в овраг. В этот момент второе Я, до поры до времени находившееся где-то внутри (бывает так: смотришь на себя со стороны и думаешь – ну что этот идиот несет и откуда он взялся), заорало голосом Блинова, неожиданно даже для него самого:

– Стоять! (Дальше шли эмоции на вполне командном языке, которым, как оказалось, Блинов на сборах все же в какой-то степени овладел, но не пользовался.) Взяли лопаты и вперед, или я сам сдам вас на губу!