Вечером после праздничного ужина, на котором присутствовали даже варёные яйца и маленькая котлетка из неизвестных ингредиентов, всех собрали перед телевизором, возле которого стояла заранее наряженная ёлка с большой звездой на макушке. Разрешено было без команды: «Отбой!» лечь спать, а кто хотел, мог смотреть праздничный концерт. Вместе с солдатами для поддержания порядка и пресечения распития спиртных напитков, которые не были выявлены и изъяты при шмоне, в казарме дежурил лейтенант Симаков, здоровенный детина с кулаками размером с голову ребёнка. С таким не поспоришь, да и желания как-то не возникает.
Когда часы пробили двенадцать, Белозёров сказал:
— Товарищ лейтенант, по русской традиции надо бы отметить праздник! Можно мы с Ординым по сто грамм дернём из тумбочки?
— Я вам сейчас так дёрну, что мало не покажется! — сказал детина и открыл тумбочку. Увидев бутылку с минеральной водой, Симаков быстро открыл её своими пальцами без помощи открывашки и, налив в стакан, попробовал. После чего, улыбнувшись, сказал:
— Ладно, шутники. Отметьте… из тумбочки. Белозёров с Ординым налили себе в стаканы минералки и, выпив, смачно крякнули:
— Ох, хорошо пошла, зараза! Как Христос в лаптях пробежал!
После чего бутылка минералки была незаметно заменена на такую же бутылку, но уже с водкой, предварительно принесённую из художественной мастерской. Через десять минут Ордин сказал Симакову:
— Между первой и второй промежуток небольшой. Правда, товарищ лейтенант? Мы ещё хряпнем из тумбочки?
— Да хряпайте, хряпайте! Чего спрашиваете! — добродушно засмеялся Симаков.
— Так вы же старший, без вашего разрешения нельзя! Мы ведь не раздолбай какие-нибудь, — сказал Ордин и разлил водку по стаканам.
Эту процедуру они повторили несколько раз, каждый раз спрашивая разрешения у лейтенанта. Симаков смеялся и уже покровительственным тоном разрешал. Когда бутылка почти закончилась, он всё-таки заподозрил что-то неладное, прислушавшись к голосам «не раздолбаев». Но было уже поздно. Открыв с большим опозданием тумбочку, и обнаружив там пустую бутылку из-под водки, Симаков только и сказал:
— Вот же блин! И что мне теперь с вами делать? На «губу» отправить? Так вся рота слышала, что пили вы только с моего разрешения, паршивцы! Быстро по койкам, и чтобы утром были как огурцы!
— Ага. Зеленые и в пупырышках! — проронил Колька Ордин и бухнулся в койку…
Дембель, где ты?
В ожидании скорого увольнения в запас Белозёров стал каким-то дерганым и почти перестал есть, отчего жутко похудел. В сапоги он вставлял свои худые ноги безо всяких усилий. За обедом тупо смотрел в тарелку, отчего даже вечно голодные солдаты собирали из бачка с кашей всё имеющееся там мясо и, глядя на Саню, жалостливо говорили:
— Вы бы хоть мяска поели, товарищ старший сержант.
— Ешьте сами, — отвечал Белозёров и уходил из-за стола.
Пошли первые увольнения в запас. Всех провожали торжественно. С выносом и целованием знамени полка. Потом массовые увольнения закончились, и знамя части больше не выносили, люди уходили тихо, как говорится, по-английски. А Наполеон всё держал у себя Санины документы на увольнение в запас, лелея надежду, что все-таки уговорит его остаться служить дальше, на сверхсрочную службу.
Почти перед самым Новым годом шеф всё-таки сдался, махнул в сердцах рукой, отдал Белозёрову документы на увольнение в запас, а на прощание обнял за плечи и сказал:
— Ну, иди с Богом! Потом будешь жалеть. Передумаешь — разыщи меня, помогу!
Возвращение
Мама
За время Саниной службы жизнь на «гражданке» шла своим чередом. Все знакомые девчонки повыходили замуж. А та, что рыдала на вокзале в голос, провожая Саню, уже родила одного малыша и опять ходила с большим пузом. А обещала дождаться! Вот и верь им после этого!
Площадь имени Советской Конституции переименовали, вернувшись к первоначальному её названию — «Пять углов», и поэтому Белозёров проехал свою остановку, трясясь в замороженном троллейбусе, через замёрзшие окна которого не было ничего видно. Но ничего, он вышел на следующей остановке и через двадцать минут уже стоял на пороге своей квартиры. Трясущейся рукой Саня надавил на кнопку дверного звонка. Послышалось давно забытое хриплое дребезжание его простуженного голоса. Дверь открыла мать и, посмотрев на него, тихо спросила:
— Чего тебе, солдатик?
— Ничего, — ответил оторопевший от бурного приёма Саня. — С наступающим вас! Новым этим…
— Спасибо, — сказала мама и быстро закрыла дверь.
Она не ожидала возвращения сына в это время, а сам он ей ничего не сообщил. Хотел сюрприз сделать. Видимо, сюрприз удался!
— Я что, так плохо выгляжу? — спросил себя Саня и второй раз надавил на дверной звонок. Хыр, хырррр!
Дверь опять открылась. У него почему-то перехватило дыхание, и он тихо выдавил из себя:
— Здравствуй, мама. Я вернулся.
Мама заплакала…