Но, черт возьми, у них же еще оставался Алексей. И с ним явно было что-то не так. Нельзя же поступать подобным образом со своим, живым, ребенком.
Вскоре я стал замечать еще кое-что. То, что меня не на шутку встревожило. Вечерами я слышал через стенку стоны и крики Анны. Это были не мольбы и не ругань. Это были именно звериные, нечеловеческие стоны. А по ночам я стал слышать нечто пострашнее. И от этого у меня временами начинала стынуть кровь в жилах. Я слышал, будто кто-то царапал стену с той стороны, постукивал по ней, слышал какое-то урчание, будто за стеной, у Романенко поселился лев, или какой другой крупный хищник. Временами, едва мне удавалось уснуть, раздавался грохот, словно нечто тяжелой бросили в стену. Первое, что я тогда подумал, что мои соседи совсем того, умом тронулись. Естественно я ходил и стучался в двери. Хотел разобраться с этим. Однако каждый раз мне открывал дверь Олег, и лицо у него было явно заспанным. На мои вопросы, что за звуки я слышу из их квартиры через стенку, Романенко-старший лишь пожимал плечами и говорил, что ничего подобного не слышал. Хотя мои попытки зайти в 145-ую он всякий раз пресекал. Отчасти именно из-за этого я решил сделать именно то, что считал нужным. Я позвонил в скорую и пожаловался на неадекватное поведение соседей.
Приехала скорая, приехала милиция. Семью Романенко осмотрели, поговорили с ними. Олега и Алексея оставили, а вот Анну забрали в клинику с нервным припадком. Какая же это была жуткая картина! Это видеть надо было, ибо словами такое описать сложно. Молодая женщина, изможденная, растрепанная, неистово металась, привязанная к носилкам и громко кричала. Хотя скорее ревела подобно раненому зверю. Она проклинала врачей, умоляла оставить ее в квартире, говорила, что умрет, если ее заберут. Весь подъезд и окрестности сбежались, чтобы посмотреть на это.
Я лично сопроводил врачей до их машины, но возвращаясь обратно заметил, что Олега среди провожавших не было. Он попросту вернулся в квартиру. Вообще, пока Анну пеленали и уносили вниз, он вел себя необычно спокойно. Его лицо было таким непроницаемым, лишенным каких-либо эмоций. Но еще больший "сюрприз" ждал меня на лестничной площадке. Там стоял Алексей. И выражения лица у него было не по-детски злым. Взгляд был таким тяжелым и ненавидящим. Ребенок вряд ли способен смотреть подобным образом. У меня тогда сложилось ощущение, словно в теле Алексея был вовсе не Алексей, а кто-то другой. Не человек, иное существо.
Но тогда мне показалось это лишь мимолетным помыслом. Нелепостью, возникшей сиюминутно в моей голове. Я просто прошел мимо мальчика и зашел к себе в квартиру. Но закрывая дверь, я почему-то решил обернуться. Алексей все еще смотрел на меня тем же взглядом, только теперь в его руке появился тот самый нож. Оскалившись, ребенок провел тупым краем лезвия себе по шее и побежал прочь, вниз по лестнице, оставив меня оторопевшим, прямо на пороге своего дома.
Что это могло значить? Тогда я подумал, что это просто жест чрезмерно распустившегося ребенка. Хотя даже тогда у меня не укладывалось в голове, как из нормального воспитанного ребенка, Алексей мог превратиться в такое обозленное существо, тем более за столь короткое время. Тогда я по-прежнему считал, что все это вызвано внутренними проблемами в семье Романенко и гибелью Мишки.
Ночью меня вновь разбудили странные звуки, доносившиеся из-за стены. Стук, скрежет, вой и стоны. Я слышал это уже не в первый раз. Но все равно, это наводило ужас и вселяло в сердце тревогу. Ибо теперь кое-что было по-другому. Анна была в больнице. А дома оставались только Олег и Алексей. Выходило, что все эти жуткие звуки издавала не жена Романенко, а он сам и его сын? В это верилось с трудом. Слишком уж нечеловеческими были все эти стоны и завывания. Однако я не мог так все оставить. Я вновь встал и постучался в 145-ую. Но на этот раз мне никто не открывал. Я вызвал милицию и пожаловался на беспокойных соседей. Но и приехавшему посреди ночи участковому, никто не открывал. А когда они решил зайти ко мне и послушать те самые звуки, то, как назло, все прекратилось. Бьюсь об заклад, милиционер считал в тот момент, что я сам начал сходить с ума на старости лет. Но я-то знаю, что и тогда, как и сейчас, мой рассудок был в полном порядке.
Наутро я решил снова постучаться к Романенко и поговорить. Просто так, по-соседски, по-человечески. И в этот раз мне открыл Олег. Вид у него был такой, словно он уже неделю пил не просыхая. Однако запаха алкоголя не было. А я бы почувствовал, если кто-нибудь выпил даже половину рюмки, так как сам бросил пить после смерти жены. Но тут причина была явно в другом.