Кто в России не ворует. Криминальная история XVIII–XIX веков

Караульные солдаты, а то и офицеры приказа неплохо зарабатывали, снабжая заключенных вином. Правда, порой загадочная русская душа выкидывала всевозможные фокусы. Некий Иван Квасников на перекличке оказался изрядно пьян, затеял драку с караульными солдатами, а потом вдруг закричал «слово и дело» (тогдашний термин, означавший, что человеку известно о серьезном преступлении) и на допросе показал, что вино им в камеру принес барабанщик Пушкарев. Пушкарев отболтался – сказал, что эти два зэка им и в самом деле давали деньги на вино, но он, его купив, выпил сам, потому как заключенным пить не полагается. Точных доказательств не было, и барабанщика отпустили восвояси. Однако несколько дней спустя в застенок на пытку привели одного из подследственных, Пестрикова, оказавшегося вдрызг пьяным. Откуда дровишки? От Пушкарева, с барабаном который… На сей раз барабанщика так взяли в оборот, что открутиться ему не удалось, и он пошел прямехонько под военный суд (что, как легко догадаться, сложившийся бизнес не пресекло).

Случались истории и почище. По сложившейся практике арестантов с «легкими статьями» выпускали из камер на всевозможные «хозработы»: выносить параши в Кремлевский ров, чистить снег во дворе, а то и за пределы острога, на Москву-реку за водой, в торговые ряды за квасом – а то и, договорившись с караульными (вряд ли бесплатно), навестить родных, помыться в бане, повидаться с женой, а то и посидеть в кабаке. Иногда честно возвращались, а иногда пускались в бега, прямо в кандалах, напоив в дупель сопровождавшего их солдата.

Существовали строгие предписания, запрещавшие выпускать из острога тех, кто уже был приговорен к смертной казни. Однако в 1749 году из Сыскного приказа бежали именно такие «смертники», числом четверо. Как показал потом тюремный староста Афанасьев, эта четверка сначала отпросилась у дежурного сержанта Ивана Шульгина убирать снег во дворе. Шульгин разрешил, а когда Афанасьев ему напомнил, что эти субъекты из категории тех, кого выпускать нельзя ни под каким видом, попросту пригрозил прибить старосту палкой. Тот плюнул и отступился. Закончив работу, четверка отпросилась у того же Шульгина прогуляться уже за ворота острога, в ближайший кабак. Сержант и на это дал согласие – правда, отправил с заключенными четверых караульных солдат. Вот только потом так и не объявились ни «смертники», ни караульные…

Очень большое распространение получило воровство в банях, на чем опять-таки порой специализировались целые шайки, с четким разделением функций: одни прохаживались среди раздевавшегося народа и высматривали что-нибудь интересное – а высмотрев, прилагали все усилия к тому, чтобы незаметно им завладеть. Другие стояли на улице, у бани, принимали добычу и побыстрее скрывались. Поскольку, как легко догадаться, те, кто тырил в бане, рисковали гораздо больше, ролями постоянно менялись – справедливости ради.

Иногда обставлялось еще сложнее: один или двое воров заводили с потенциальной жертвой дружескую беседу, приглашали посидеть на крылечке, охолонуть после парной (а иногда затевали ссору). Потом третий прибирал оставленные без присмотра вещички, передавал четвертому, и тот быстренько делал ноги – против оставшихся никаких улик, понятно, не было.

Зная о том, что может произойти в бане, купцы и богатые крестьяне пытались обмануть воров, как умели: забивали деньги и драгоценности (перстни, серебряные нательные кресты) в шапки или рукавицы, заворачивали в рубахи, клали в тазы с мыльной водой. Вот только мазурики знали эти штучки наперечет. Случалось порой, что особенно невезучему бедолаге приходилось уходить из бани в буквальном смысле без штанов…

Очень большое распространение имели кражи с всевозможных повозок, экипажей, подвод. Особенный размах этот промысел принимал перед рождественскими праздниками, когда окрестные крестьяне везли в Москву на базар всевозможные съестные припасы.

Другой «страдной порой» была осень, когда крестьяне, собрав урожай, везли его в Москву на ярмарки. Как выражался Карабас-Барабас в известном анекдоте: «Да это праздник какой-то!» То есть самая «рабочая пора» для «тележников» и «саночников» (сами себя они так не называли, но нужно же их как-то называть в отличие от преступников других специальностей?). Все они буквально стекались для трудов неправедных, стараясь выбирать самые подходящие места: те, где проезды были узкими, а поток тогдашнего транспорта густой, что часто вызывало пробки и заторы (ага, с этой напастью Москва была прекрасно знакома уже в то время).

Тащили все, что представляло хоть какую-то ценность: говяжьи туши, свиней и поросят, битую птицу, мешки с крупой, зерном, печеным хлебом, шубы и кафтаны, шапки и рукавицы (прекрасно зная, что именно там крестьяне прячут деньги).

Интересная особенность: наибольший интерес для «тележников» и «саночников» представляли крупногабаритные вещи: мешки, сундуки, бочонки, кули. Тащить столь габаритный груз на большое расстояние означало бы вызвать подозрения окружающих, а потому сплошь и рядом такие кражи совершались неподалеку от своего жилья.