Кто в России не ворует. Криминальная история XVIII–XIX веков

Как и пару столетий назад, правительство смотрело сквозь пальцы на взяточничество, преследуя его только в тех случаях, когда оно переходило в открытый грабеж или вымогательство. Причины были те же самые, что и двести лет назад: жалованье всех, сверху донизу, было едва ли не нищенским. Будочник, то есть тогдашний городовой (будки были разбросаны по всему городу) получал жалованья три рубля в месяц. Прокормить семью на эти деньги было решительно невозможно. У нас частенько любят писать о фантастической, с нынешней точки зрения, дешевизне продуктов в то время, но при этом забывают крайне существенную деталь: мало того, что нужна еще и одежда (отнюдь не копеечная по ценам), необходимы еще жилье и дрова для отопления. У городового по крайней мере была будка – собственно, маленький домик, где с ним обитала и его семья, но опять-таки необходимы и одежда, и дрова. Бесплатно их никто не выдавал (бесплатные дрова – привилегия чиновников, достигших определенного, достаточно высокого положения). А вот коллегам городового, пусть и получавшим больше его (ненамного), жилье уже приходилось снимать, а это опять-таки стоило недешево. Даже высший в квартале полицейский чин – надзиратель – получал 50 рублей (но из них, во-первых, делались еще разнообразные вычеты, а во-вторых, сплошь и рядом часть жалованья приходилось пускать на служебные нужды – казенных денег, отпускавшихся на содержание квартальной канцелярии, катастрофически не хватало). Так что наверху сидели тоже живые люди, все они знали и понимали и следили лишь, чтобы побочные доходы не переходили в нечто, смыкавшееся с уголовщиной…

Так что должность, например, квартального надзирателя оценивалась не по окладу жалованья, а по количеству тех как бы «легальных» доходов, которые он на ней мог извлечь. Полицейских кварталов в Москве насчитывалось около семидесяти, и о каждом было прекрасно известно, на какой доход там можно рассчитывать – от 2 до 40 тысяч в год (доходность зависела главным образом от количества находившихся там торговых и промышленных предприятий, от владельцев которых всегда можно было разжиться в том или ином случае). Наше нынешнее обращение к инспектору ГИБДД «Начальник, может, решим на месте?» как раз, кстати, из той же оперы. Та же самая ситуация, где участвуют две стороны, равным образом заинтересованные именно в таком исходе дела.

Одним словом, и поощрение по службе, и кара носили один-единственный характер – перемещение надзирателя из одного квартала в другой. За провинность – в «худший» квартал, за заслуги по службе – в «лучший».

Будочники, надо сказать, выглядели, на наш взгляд (да и уж на взгляд современников), достаточно комично: на голове высокий кивер наподобие солдатского, вместо оружия – самая натуральная алебарда времен этак петровских, от которой не было никакого толку (ну, разве что, пожалуй, ею очень удачно можно было отмахаться от шайки ночных пьяных хулиганов).

С будочниками связана одна прямо-таки анекдотическая история. При том самом генерал-губернаторе Долгорукове, чей дом ухитрились продать едва ли не в его присутствии, долго служил полицмейстером Николай Ильич Огарев. Однажды он издал следующий приказ: в каждой будке на столе должна лежать особая книга, в которой обязаны расписываться квартальные надзиратели во время ночных обходов.

На московских улицах, как вспоминают старожилы, в те времена было, в общем, спокойно, и квартальные, не видя смысла себя особенно утруждать, вместо еженощных обходов мирно почивали у себя в околотке. А будочники каждое утро приносили книги в околоток, и надзиратель в них со спокойной совестью расписывался.

Узнав об этом, Огарев распорядился припечатать книги к столам – намертво. Недооценил он сообразительность русского человека… Теперь на улицах каждое утро можно было видеть будочников, которые несли в околоток на головах столы с намертво припечатанными к ним книгами.

Уж не знаю, как Огарев из этого положения выпутался…

Мы до сих пор как-то не касались весьма существенного вопроса: а как в те времена, когда еще не прошли реформы и не была создана особая Сыскная полиция, та, что имелась, боролась с серьезной уголовщиной? Не с теми, кого пороли за пьяную драку, не с «метельщиками», а с народом посерьезнее?

В общем, примерно так, как во времена Сыскного приказа Анны Иоанновны. Специальных судебных следователей в те времена в Российской империи существовало ровнешенько четыре человека – двое в Москве, двое в Петербурге, да и те без юридического образования. Занимались они, как мы бы сегодня выразились, «особо важными делами». А на местах следствие вели главным образом квартальные, числившиеся еще и «исполняющими должность судебных следователей». Каждый из них держал в квартале свою агентуру – не из преступников, а из людей, болтавшихся по всяким шалманам и подозрительным местечкам, где хватало настоящих профессиональных уголовников. Приблатненных, как сказали бы мы сегодня. Благодаря такому времяпровождению знали они много, многих и многое о многих.