Филиппов попал в поле зрения ВЧК еще в 1918 г. 8 июля он был арестован по требованию председателя Петроградской ЧК М. С. Урицкого якобы за причастность к делу монархического «Союза спасения родины» и «Каморы народной расправы». 30 июля. Дзержинский писал Урицкому: «Ко мне обращается А. Ф. Филиппов с просьбой вникнуть в его положение, что сидит совершенно зря. Не буду распространяться, пишу Вам, потому что считаю сделать это своей обязанностью по отношению к нему как к сотруднику комиссии. Просил бы Вас только уведомить меня, в чем именно он обвиняется?» В сентябре 1918 г. после установления непричастности к делу этих организаций Филиппов был освобожден.
Многие граждане Советской России доверяли Дзержинскому и обращались к нему с различными просьбами. Только в 1925 г. на его имя поступили заявления и письма о: предоставлении жилплощади, оказании помощи детдому, работе института научной организации труда, подыскании работы, оказании денежной помощи, недостатках в транспортировке грузов, направлении в военную школу, случаях безнаказанного хищения зерна, беспорядках в детском доме и др.
Дзержинский старался помочь каждому. В апреле 1918 г. следователи Деляфар и Н. Е. Гольперштейн взяли у Юлья Зомера паспорт и чековую книжку, заявив ему, что везут это с собой в Москву и обещали вернуть, но не вернули. 27 апреля Дзержинский поручил Г. Н. Левитану запросить Гольперштейна и Деляфара — «пусть они дадут мне справку немедленно»{2190}.
В апреле 1921 г. Дзержинский направил телеграмму в Тверь на имя председателя исполкома и в гуБЧК: «По имеющимся достоверным сведениям, в Зубцове притесняют семью Боголеповых. Комиссар Трофимов отобрал у старика Боголепова кровать, несмотря на то, что были две свободные. Предупреждаю, что если немедленно не прекратятся издевательства и притеснения над Боголеповыми, предаю революционному трибуналу. Пришлите немедленно объяснения по делу»{2191}.
Дзержинский шел навстречу просьбам хорошо известных революционных деятелей. Так, после 11 августа 1921 г. он получил письмо от народовольца Н. А. Морозова, который высказал ряд просьб: о женихе племянницы Екатерины Зыковой Михаиле Тихоновиче Смирнове, служившем в Твери делопроизводителем губернского земельного отдела и лишенным права выезда за то, что при возвращении из немецкого плена был мобилизован Юденичем в Эстонии; об облегчении участи двоюродного брата жены, Николая де-Роберти, содержащегося в концлагере в Москве, который пишет «Вере Фигнер очень трогательные письма». В конце письма Морозов добавил: «Вы не подумайте, что я сочувствую Юденичу или Врангелю. Если б я им сочувствовал, то всегда сумел бы сделать это»{2192}. 14 августа Дзержинский поручил Ягоде разрешить Смирнову перевестись в г. Мальгу Рыбинской губернии{2193}.
Н. А. Морозов просил также помочь ему в издании книги. «Дело в том, — писал он, — что с 1881 г. я работаю постоянно (хотя и с перерывами) над приложением к астрономии, к определению времени религиозных книг, содержащих астрономические указания, и пришел к неожиданным результатам о позднем времени их происхождения. Этот делает переворот во всей древней истории и потому мне хочется заинтересовать этим вопросом и Вас с целью содействия к напечатанию этой книги в спешном порядке (она уже год назад принята Государственным издательством и мне выдан аванс, но к печатанию все не приступают) тогда я был бы свободен и для других общественных дел»{2194}.
Дзержинский поручил своим подчиненным оказать вceмepнoe содействие Mорозову.
В Ленинградском отделе Госбанка работал на мелкой должности брат В. Р. Менжинского, финансист по специальности, хорошо знающий банковское дело. 20 июля 1925 г. Дзержинский просил Г. А. Русанова «навести справу о нем и дать ему соответствующую работу в тресте, банке или ВСНХ. Предпочтительно в Ленинграде, можно и в Москве»{2195}.
25 октября 1925 г. Дзержинский получил письмо от Х. Г. Раковского и Вронского из Себежа с просьбой «спасти жизнь известного поэта Eceнина, несомненно, caмого талантливого в нашем Союзе.
Он находится в очень развитой стадии туберкулеза (захвачены и оба легкие, температура по вечерам и пр.), найти, куда его послать на лечение, нетрудно. Ему уже было предоставлено место в Надеждинском санаториуме под Москвой, но несчастье в том, что он вследствие своего хулиганского характера и пьянства не поддается никакому врачебному воздействию». Авторы сочли, что единственным средством остается встреча и беседа с поэтом, чтобы заставить его лечиться, отправить в санаторий вместе с сотрудником ГПУ, «который не давал бы ему пьянствовать. Жаль парня, жаль его таланта, молодости. Он многое еще мог дать, но только благодаря своим необыкновенным дарованиям, и потому, что, будучи сам крестьянином, хорошо знает крестьянскую среду». Дзержинского в это время не было в Москве, и он писал своему секретарю: «т. Герсон. М. б., Вы могли бы заняться»{2196}.