Кто закажет реквием

Не позже, чем через два дня этот молодой человек появился в России как турист из Польши — естественно, уже с паспортом Ржечи Посполитой. Ему нужен был автомобиль и фотография объекта, подлежащего ликвидации. Еще ему нужен был аванс — половина оговоренной суммы.

И вдруг объекта оказалось два. Люди Бруса, наблюдавшие за объектом, доложили, что «козел из Москвы встречался на его хате вовсе не с ним, а с каким-то бородатым видом.»

Объект, на хате которого происходила встреча, был ментом, его надо было ликвидировать в любом случае — он мешал слишком многим, в том числе и Брусу. «Козлом из Москвы», который был Брусу абсолютно до лампочки, должны были, по словам Полякова, заняться очень серьезные люди.

Про вида и речи вначале не было, но когда он «нарисовался», подручные Бруса на всякий случай попытались проследить за ним. Но вид оказался на удивление шустрым и скрылся.

Поляков вначале даже не знал, о ком третьем идет речь. У него была информация, что из Москвы прибывает следователь Генпрокуратуры, который входит в бригаду, занимающуюся расследованием дела Бурейко. Этот следователь прибывает непосредственно к Петлякову, у которого якобы имеются какие-то материалы. Ясное дело, эти материалы очень даже могли касаться сотрудничества Бурейко с партнерами из Южнороссийска — в первую очередь, конечно, с Поляковым. Поляков сразу обратился к Брусу и выразил готовность оплатить услуги. Да, Поляков не предполагал, что Горецкий может нанести удар. Мудрый змий, конечно, поэтому очень и очень осторожный. Поляков мог не сомневаться в том, что Горецкий «просчитал» все их связи с Бурейко, но тот же Горецкий, как юрист, не мог не знать, что одно дело — догадываться или знать о чем-то почти наверняка, а другое дело — документально подтвердить это. Прокуратуру могли интересовать в первую и в последнюю же очередь документы, а версиями, гипотезами и логическими построениями, пусть даже самыми совершенными, ее не заинтересуешь.

И совсем уж ни к чему было появляться еще и Кондратьеву. Будто без него у Полякова забот мало. На всякий случай он дал наводку тому же Брусу, сделав вид, что Кондратьев ему, Полякову, абсолютно безразличен.

— Он своих, можно сказать, обокрал. Бабок у него, как дерьма. Можешь заняться им вплотную, — вроде как услугу Брусу оказывая, посоветовал Поляков.

Так что, вспоминая о Кондратьеве, про которого «только одни понты были», Брус, конечно, был прав. После того, как «троим сучарам» удалось отбить жену Кондратьева и лишить Бруса приличного выкупа, последний, конечно, обозлился. У него уже появился зуб на «сучар» и на «лоха», и он почти не обратил внимание на вторичный совет Полякова с «лохом» разобраться.

И теперь Поляков попрекает Бруса его «проколами». Настанет время, когда Брус пошлет его к гребаной матери, но пока еще рановато. Не надо пока рубить концы. Хотя, если кто-то прибегает к услугам другого — а в последнее время Поляков прибегает к услугам Бруса, обратного не наблюдалось — то он демонстрирует свою ущербность. Брус эту истину еще на зоне усвоил, когда срок «по малолетке» мотал.

Что-то Поляков в последнее время задницу от ментов усиленно прикрывать стал. Те его кореша, что из Москвы приезжали, вроде как «конторские», да только какая сейчас «контора»? Название одно, плюнуть и растереть...

6

15 сентября, среда.

Южнороссийск.

— Славная осень. Здоровый, ядреный воздух усталые силы бодрит, — Ненашев поежился.

— Классик сказал это не о сентябре, а о более поздней поре осени, — заметил Бирюков. — Хотя, конечно, погодка — не подарок, — согласился он.

Откуда-то из Арктики прорвался «язык» атмосферного фронта. Уж с чем этот фронт столкнулся в атмосфере, только к довольно значительному — ночью температура снижалась до плюс пяти — похолоданию добавилась морось, холодная влага висела в воздухе и обладала способностью проникать не только под одежду, но и претендовала на полное оправдание выражения «прохватывает до костей». После очень теплых дней, какие в бывают здесь в эту пору года, «ядреный» воздух заставлял стучать зубами.

— Вот это и есть погодка для настоящего разбоя, — Клюев произнес последние слова почти мечтательно. — Не дрейфьте, мужики, скоро согреемся.

Было уже около десяти часов вечера, и здесь, на пустынном пространстве, отделяющем крайние многоэтажки от «района бедных», не встречалось ни души. Раньше на пустыре, не очень захламленном, росла травка, здесь устраивались пикники поближе к краю пустыря, под кустами, которые росли в изобилии, а теперь, при возведении особняков, были нещадно вырублены.

На пустыре теперь выгуливали собак, и шедший впереди тройки Клюев, памятуя об этом, старался различать в темноте тропинку, выделяющуюся светлой полосой на фоне травы, чтобы не топтать собачье дерьмо.