Ку-ку

– Вот у него одна медаль «За отвагу» – знаешь за что? За отнимание оружия у трупов… Они отступили, а дело зимой было. – Юрка взглянул на Габи. Глаза у нее стали влажные. – На поле боя много оружия осталось. А поле все пристреляно. А без оружия отступить нельзя. Оружие бросить – командира расстреляют. Желающих вызвали. Рост пошел…

– Он имел приказ? – тихо спросила Габи.

– Сам. Командира пожалел. Тот его от штрафной роты когда-то спас. Рост подрался и финкой сухожилие одному парню перерезал. Командир тогда дело замял. Ну, вот он с ним сквитался… И потом еще Рост был уверен, что в него до смерти не попадут. У него чувство боя обостренное… Откуда пуля летит, чувствует… Интуиция…

– Я знаю: такое есть! Ва Дальше, – прошептала Габи.

– Он матери своей совсем с войны не писал писем. Они договорились, что будет писать, если ранят. А нет писем, – значит, жив-здоров. Так он ей за всю войну только четыре письма и написал.

– Он не любил свою мать? – вжав голову в плечи, спросила Габи.

– Н-не очень…

– Как это может быть?

– Может. У него родители были богатые, врачи оба. И до революции, и после. У них даже машина была. А он просил велосипед на день рождения. И мать купила ему, но… – Юрка сделал паузу и поднял вверх палец, – но подержанный. Поняла: сами богатые, а велосипед старый, чтобы подешевле?.. Да к тому же дамский.

– Ну и что? – удивленно пожала Габи плечами.

– А то: понял, что у него мать скупая, вот в чем дело! В принципе. И даже не в этом…

– Хм, – Габи задумалась, постукивая пальчиком по зубам. – Странно… Еще рассказывай про него.

– Еще, еще?.. Чего же еще?.. Ммм… Вот он войне, например, был рад.

– Что-о-о?

– Вот то… Ну, не совсем чтобы рад, но во всяком случае… Он в июне перед войной прыгал с парашютом, ну, для спорта. И неудачно: ногу растянул. К врачу пойти поленился, а на работу на следующий день не смог. А тогда с прогулами строго было. А он сидит дома, на работу не ходит. А в воскресенье война началась, он сразу – в военкомат.

– Это не есть радость. Это есть счастье в несчастье.

– Ну, называй как хочешь, короче – не в тюрьму.

– Скажи, он это все сам рассказал? Он любит хвалить себя?

– Рост?! – удивился Юрка. – Это Вита него все выуживает втихаря, а потом мне…

– Генук, – сказала Габи. Она сделала резкое движение рукой: – Это теперь ясно. Я тоже могла быть с такими, как Рост. Последнее: зачем он имеет волосы накрашенные?

– И эта туда же!.. Что они вам всем дались – его волосы?! Ну, красит и красит. Хочется человеку, пускай себе красит, что хочет. Хоть задницу. Пушкин вон когти какие отращивал, – Юрка показал какие, – что он, от этого писать хуже стал или что?!

– Зачем ты кричишь? – удивилась Габи. – Ты, наверное, от голода в приступе?

В Загорске моросил дождь. Юрка привязал Котю, и они с Габи вошли на территорию лавры. Из-за дождя народу было мало. Габи посмотрела на соборы, сказала, что они ей нравятся, и поинтересовалась у какой-то бабушки, где учатся «молодые люди на попов». На попов учились за чугунной оградой. Там парень в черном кителе, надев на голову целлофановый пакет, мел пустой Наметенный мусор он большим совком носил в слабо горящий ко Габи окликнула его.

– Как я могу посетить ваши занятия? – спросила она. Парень оглядел ее с ног до головы и показал пальцем на одноэтажное строение. И еще раз оглядел ее.

– Габи, вини, – сказал Юрка, когда они отошли от ограды. Он аккуратно застегнул спустившуюся молнию на ее бежевом комбинезоне, чуть не зацепив янтарные бусы. – Так-то лучше будет, все-таки религия.

Габи фыркнула и оглянулась. Парень за оградой мел дальше, поглядывая в ее сторону.

– Вот так! – поддразнил Юрка. – Это тебе не ваши попы с лысиной… Наших не соблазнишь…

– Дурак! – спокойно сказала Габи. – Я имела интервью с вашим митрополитом.

Она позвонила в дверь указанного строения, оттуда вышел молодой человек тоже в черном кителе и вежливо пояснил, что если Габи имеет специальное разрешение епархии, то она может посетить занятия. А если нет, то – не может.

– Это странно, – сказала задумчиво Габи и разочарованной, очень красивой походкой пошла к дверям собора.

– Ну-ка! – уже резко остановил ее Юрка на паперти. Он с треском застегнул молнию комбинезона, непонятно каким образом снова спустившуюся чуть ли не до пояса.

– Какие вы, русские?! – возмутилась Габи. – Плювать на улице, бросать… как это… остатки сигареты можно, а ходить свободно нельзя!..

– Да это не просто свободно! – развел Юрка руками.

– Все же видно, хоть бы лифчик, а у тебя вместо лифчика одни бусы! Я пойду кобеля проведать, может, сгинул, дай ему Бог здоровья!

Габи он нашел в соборе.

– Ваша мадонна имеет глаза, в которых, как у тебя, стоит грусть. – Габи несколько раз посмотрела на икону, на Юрку, на икону, на Юрку. – Ты тоже имеешь библейские глаза. Только она Бога рожает, а ты? Я все знаю от Виты. – Она подошла к служительнице, торговавшей свечами, и выбрала самую толстую свечу. Та что-то сказала ей, Габи резко вскинула голову и взяла свечу потоньше.

– Для Германии, – пояснила она Юрке. – Мы уже должны ехать на дачу, не правда ли? Юрка кивнул:

– Правда, жрать хочется.