Кубанская конфедерация. Пенталогия (СИ)

– А я тебе всё равно скажу. Вчера шаман великое камланье проводил, колдовал насчёт гибели врагов и победы наших воинов. Для ритуала ему были нужны пять человек. Их опоили хитрыми травками, чтобы, значит, они боли не чуяли, а затем живьём содрали с них кожу, только на ногах оставили. Потом людей завели в загон, возле шатра, где Кося живёт. Как действие травки закончилось и пленники осознали, что с ними сделали, их заставили бегать по кругу до тех пор, пока они не помрут. Кто последним на ногах остался, значит, тот наделён самой большой жизненной силой, и именно над ним проводилось основное колдовское действо. Из милости его добили, из мяса приготовили различные блюда, и этим кормили молодёжь, вроде как для того, чтобы они были сильными. Затем из шкуры сделают одежду для колдовских действий, а на сердце такого человека гадали и заговор составляли. Осознаешь, от чего я тебя вчера спас?

– Да, уважаемый Сурик. Спасибо вам.

Токтовидс прекратил жевать, посмотрел на застывшего у стены дикаря и указал ему наверх:

– Ки, выйди. Посмотри, что к чему.

Закутанный в шкуру «зверёк» покинул подвал без вопросов. Мы остались вдвоём, и при желании я мог бы убить Сурика голыми руками, но это не дало бы мне ничего, оставалось ожидать дальнейших действий старика, который бросил мне солидный шмат покрытого шерстинками мяса. По виду это была баранина, да и на вкус тоже. Сплевывая шерстинки, попадающие на израненный язык, я не спеша стал жевать мясо, наблюдая за Токтовидсом. Он тяжело встал, пошатываясь, зашёл в самый тёмный угол подвала, чтото там поискал и вскоре вернулся на свою шкуру. В его руках была небольшая старая книга в потрёпанной синей обложке.

– Что это? – поинтересовался я.

– Один из дневников профессора Шульгина, которые он вёл в период с декабря 13го года по февраль 20го. Мой учитель и воспитатель. Великий человек, случайно оказавшийся не в том месте и не в то время и за это пострадавший. Представь себе, капитан. Человек с мировым именем бросил безопасное место в бункере под Москвой, отправился бороться с чумой в одном из лагерей невдалеке от Казани, потерял всех своих друзей и был непосредственным свидетелем того, как люди превращались в тех, кого вы зовете «зверьки» и «беспределы».

– И зачем вы мне их показываете? Помирать скоро, так что эти бумаги мне без всякой надобности.

Сурик в какомто недоумении посмотрел на дневник Шульгина, на его глазах выступили старческие пьяные слёзы, он машинально вытер их и произнёс:

– Не знаю. Думаю, что скоро отдам богу душу, и ищу того, кто бы эти бумаги к людям вынес. Я профессору обещал их в цивилизованный анклав отправить. Сорок пять лет с той поры минуло, все долги отдал, а этот не смог. – Он воровато оглянулся, мелкими быстрыми шажками подскочил ко мне, опустился рядом и быстро затараторил: – Бежать тебе надо, капитан. Понимаешь, к чему я веду?

Мне хотелось поверить в добрые намерения решившегося на благородный поступок патриарха, но я не повёлся. И хотя говорят: что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, это неправда. Завтра Сурик протрезвеет и скажет, что пошутил. Ведь как тут ни смотри и ни думай, а если бы он хотел отправить бумаги Шульгина к людям, то давно нашёл бы способ это сделать. За примером далеко ходить не надо: уже месяц в стойбище обретается пленный егерь Родион Никитин, которому он мог бы самую малость помочь, и тот добежал бы до московских войск за двое суток. Впрочем, искренен патриарх или нет, непонятно, а я ничего не теряю и могу продолжать ему подыгрывать.

– Неужели мне побег устроишь? – поинтересовался я у Сурика.

– Дааа! – на одном дыхании протянул старик.

– А что взамен?

– Мне ничего не надо, только поклянись, что дневники профессора будут переданы куда надо.

– Клянусь!

– Хорошо, верю тебе. Завтра Ки тебя ко мне приведёт. Ты его шкуру наденешь, выйдешь в лес – и беги во все ноги. Где патрулей не будет, это я тебе точно скажу, так что фору часов в пятьшесть получишь.

– А собаки лагерные?

– Завтра все на московскую дорогу выйдут, будут готовиться к встрече нашего славного боевого вождя, угробившего половину войска ради того, чтобы один несчастный линейный батальон под Каширой разгромить. Не уничтожить даже, а только разгромить. В общем, уйдёшь чисто.

Сказав это, Сурик вернулся на свою шкуру, сделал из фляги несколько глотков своего алкогольного напитка, попытался затянуть какуюто песню, но вскоре замолчал и вырубился.

Патриарх лежит на шкуре, а я, пока не появился Ки, прошёлся по помещению. Ничего интересного не нашёл. Моих вещей здесь нет, оружия тоже. Зато наелся от пуза и обнаружил флягу с чистой водой. Так бы я и сидел здесь себе спокойно до наступления ночи, но появился мой сопровождающий, который проверил Сурика, удостоверился, что он жив, и потянул меня на выход.