Кубик 6

— Но что будет делать козел этими своими клыками? — спросил Эф третий. — Будут они нужны ему, когда он жует капусту? А собака станет ли бодать рогом, если привыкла кусаться?

— Я думаю глубже, — сказал Хо двенадцатый (чернобородый). — Если снабдить тела неразумных зверушек приспособлениями — полезными, но отличными от тех, которые предусмотрены для них природой, и делать это регулярно и с самого рождения, — то можно ли рассчитывать, что через какое-то число поколений они, то есть зверушки, в достаточной мере освоят преимущества новых когтей, рогов, пружин, колес и так далее?

— Наверное, можно, — сказал Эф третий. И замолчал. Здесь, наверное, лучше мог бы высказаться Бе пятый — тот, который был мастер, а не тот, который прежде был седьмым.

— Пройдя несколько шагов по пути непрерывного вращения смысла, этот вопрос можно поставить иначе, — сказал Хо двенадцатый (рыжебородый), проснувшись в своем кресле, — а чернобородый в своем, естественно, задремал. — А именно, те самые зверушки, козлы и собаки, — можно ли считать, что их умение пользоваться своими рогами, клыками и прочими органами предоставлено им природой в одном комплекте с этими естественными инструментами тела? Или же природа дает только тело, а животное вынуждено приспосабливаться к нему и его возможностям? Ведь наблюдаем же мы иногда, как кошка, забравшись высоко на дерево, не может с него слезть, хотя когти у нее при надлежащем умении позволяют как подниматься по дереву, так и опускаться.

— В ту ли сторону длинна воля у нашего нового друга? — с сомнением в голосе спросил Лю девятый.

— Почему нет? — произнес отшельник. — Разве в непрерывном движении мысли, передаваемой от тела к телу, в ее вращении, превращении и возвращении, не кроется та самая игра, в которую длинная воля, в вечной полноте своей радости, играет сама с собою?

— Не буду спорить, — сказал девятый, — но у нас сейчас свои высоты мысли и свои ее глубины. И разве не увидим мы нечто необыкновенное, если тому козлу, оставив ему длинный рог, клыки, пружины на копытах, приделать еще орлиные крылья с их мощным размахом?

— Да! — радостно воскликнул пятый. — И если такие же крылья приделать собаке, не отнимая от нее данные прежде рога и кривые когти, то можно поставить вопрос: кто из них воспарит выше на своих крыльях?

— Не воспарит никто, — сказал третий, — вес не позволит. И черепаха на колесах не сможет катиться по реальному песку и болоту. И не сможет залезть на дерево снабженная когтями собака.

Кто-то засмеялся и тут же умолк.

Первый постучал по столу рукояткой ножа.

— Скажу то, что должно быть сказано, — проговорил он. — Нас здесь некоторое число суверенных индивидов, самоценных и самодостаточных, каждый из которых равен лишь самому себе. Но я вижу, что один из сидящих за этим столом равен не себе, а кому-то другому.

Все посмотрели на третьего. Он спокойно ответил взглядом.

— Да, — сказал пятый, — одному из нас, видимо, недоступна вечная полнота радости, с которой свободная мысль поднимается к своим высотам.

— Один из нас не участвует в общем движении мысли, а только ставит препоны, обрубает корни, подрезает крылья, — сказал девятый.

— Один из нас спутал карты, которые легли нам в руки, — пробормотал двенадцатый.

«И он туда же со всеми, — подумал третий. — А я, значит, не вписываюсь в компанию. Что ж, не очень и жалко».

И он продолжал пить и есть, так же, как прочие сидящие за столом пили и ели.

71

Эф третий ел и пил за столом вместе со всеми.

Чья-то услужливая рука с кувшином протянулась налить в чашку вина, и третий узнал эту руку, ее запястье, пальцы, ногти на пальцах. Человек Ю? Третий вздрогнул и обернулся. На пол полетело задетое локтем блюдо. Третий отодвинул кресло, нагнулся к полу собрать осколки, что, разумеется, было совершенно лишним, и оказался лицом к лицу с человеком. Это действительно был Ю, вернувшийся к своей старой роли.

— Не вышел из тебя господин свободной воли, третий в халате, — усмехнулся человек.

— Да я сейчас вроде бы уже и не в халате, — пробормотал третий и вернулся в кресло.

Люди длинной воли смотрели на него все как один с общим для всех выражением лиц, и отшельник Хо не отличался от прочих.

— Вы видите, — сказал первый, — один из нас называл себя господином свободной воли, но оказалось, что он даже не господин.

— Никогда так не будет, чтобы господин занимал место слуги, — сказал пятый.

— И чтобы слуга занимал место господина, — сказал девятый.

— В этом случае господин будет не господин, а слуга — не слуга, — сказал четырнадцатый.

— Но перестав быть господином, господин не станет слугой. И слуга, перестав быть слугой, не сможет стать господином, — сказал Хо двенадцатый (рыжебородый).

— Двое из двенадцати, — громко сказал Аш первый, — уберите от него кресло.