Сделанного уже достаточно, и на этом можно бы и остановиться, но посмотрим внимательней на свойства полученного числа. Во-первых, оно делится на одиннадцать, и это у многих считается счастливым знаком. А если мы из каждой пары одинаковых цифр оставим одну, то получим число 729. Его можно — опять же пять раз — делить на 3, наименьший возможный делитель. И в итоге получается 3, то есть число 729 — это три в шестой степени. А 32, которое мы видели раньше, — это два в пятой. Какие замечательные числа попадаются нам на дороге. А отделение гласных от согласных не имеет ли своим прообразом — праобразом — отделение света от тьмы или вод от суши в день Творения?
И вот, если в результате естественных, в общем-то, процедур, производимых над словом, из него происходит такое необыкновенное число, разве это не является — не доказательством, нет — но некоторым подтверждением, свидетельством, если хотите. И я убеждаюсь, что слово само исходное — лабардан — имеет под собой какую-то реальную основу, что оно не с полу, как говорится, подобрано и не с потолка взято.
170
Трое сидели за столом. Верхний свет погас, но масляная лампа в середине стола горела.
Му второй вошел в дверь. Смотанную в клубок путеводную нить он положил на пол у входа.
— Много ли было крови? — спросил Эф третий.
— Больше, чем можно подумать. И больше, чем можно представить. Думаю, она до сих пор там течет. — Второй посмотрел вниз, на свои сапоги. — Нож отдаю. — Он протянул третьему его нож, полностью принявший свою первоначальную форму.
— И что теперь? — спросил третий.
— Теперь тот, кто нас здесь удерживал, перестал быть помехой.
— Осталось найти выход.
— У меня есть путеводная нить, которая ведет к тому месту, с которого мы вошли сюда.
— Раньше эта нить была привязана к ножке нашего стола, — заметил третий.
— Теперь она проходит мимо по коридору и ведет дальше.
— А за каким делом ты, собственно, здесь очутился? — Третий поморщился, спрашивая. Ему казалось, что когда-то он уже спрашивал что-то такое. — С нами тремя понятно, мы беглецы. Другие за нами гнались, с ними тоже понятно. А какую карту ты держишь в рукаве, я не знаю.
— Какой вам интерес в том, что я держу в рукаве, если через пару минут меня здесь не будет. — Второй сел за стол и налил себе кофе в свободную чашку. — Говоря «интерес», я имею в виду «польза», — уточнил он.
— Говоря «интерес», я бы имел в виду интерес, — сказал третий.
— У меня было задание следовать за вами — за одним из вас, — второй бросил взгляд в сторону человека Ю, — чтобы найти путь в тот мир, из которого к нам попадают автоматы Калашникова.
— Я, слава лабардану, теперь обычный человек, — сказал человек Ю.
— Не буду спорить.
— Путь, может быть, и есть, — заметил пятый.
— Но караван верблюдов по нему не пройдет, — заключил второй. — Для себя я, однако, кое-что приобрел в итоге. — Он улыбнулся, показывая во рту свой черненый зуб.
— Что ж, счастья тебе, — сказал третий.
— И это тоже мое, — сказал второй, показывая длинный ноготь на мизинце левой руки.
— Поздравляю.
— Кто-нибудь, кстати, идет со мной?
— Нет, — сказал пятый, — я теперь хочу другой глобус.
«Что такое глобус?» — собрался было спросить третий, но понял, что уже знает это слово.
Второй поднес к губам чашку. Трое смотрели на него с интересом. Второй пригубил, поморщился.
— Горько, — сказал он и сделал глоток, — горько, — повторил громче.
Третий обнял человека Ю и поцеловал в губы.
— Оставлю вам это. — Поднимаясь из-за стола, второй достал из складок одежды свой кубик и бросил.
Выпало два очка.
Свет под потолком снова зажегся, но горел тускло, едва освещая стены. Фонтан растекся лужей, стеклянный шар потемнел и съежился. Рама зеркала раздвинулась в стороны.
— Откуда он узнал, что нить ведет к выходу? — поинтересовался третий вслед уходящему.
— Время от времени у каждого в голове появляется несколько кубиков безусловного знания, — сказал пятый.
171
— Мир устроен так, что в нем есть порядок и хаос, — сказал Бе пятый, глядя на лужу фонтана, на катящийся по полу шар, на раму и зеркало. — И есть, очевидно, законы у одного и другого.
Шар катился, в луже была вода, зеркало было в раме.
— Если начать выяснять один за другим законы мироустройства, — сказал Бе пятый, — а человек рано или поздно должен этим заняться, то обнаружится, что имеется два типа законов: законы порядка и законы хаоса.
Шар катился по луже, зеркало в раме кривилось.
— Есть законы порядка и есть законы хаоса, — сказал Бе пятый.— Законы порядка — это законы, которые необходимы для существования мира в том виде, в котором мы его знаем, то есть в том, который обеспечивает наше в нем существование. А законы хаоса существуют постольку-поскольку. Ибо несущественное, раз оно существует, тоже должно быть как-то устроено.