Кубинские сновидения

Густаво!

Повстанцы снова атаковали, на этот раз в Ориенте. Они скрываются в Сьерра-Маэстра. Говорят, что предводитель повстанцев спит прямо в форме и кепи, что он как медведь – весь в бороде и волосах, и что глаза у него – бесстрашные. Напряжение здесь невыносимое. Все хотят избавиться от Батисты.

Хорхе боится, что, если повстанцы победят, они выгонят американцев, и тогда он потеряет работу, не заработав пенсии. Но я говорю, что, наоборот, работы будет больше, когда они вышвырнут из дворца этого вора.

Люблю,

Селия

P. S. Как я и ожидала, это была не свадьба, а цирк. Клуб «Тропикана» был похож на публичный дом, повсюду красные фонари, которые совсем сбили меня с толку. Жену командора, не привыкшую к жирной еде и импортному шампанскому, вырвало прямо на пол танцевального зала. К тому же Сильвио Арройо Педрос, испанский матадор на пенсии (ты слышал о нем?), любитель знаменитых гаванских злачных мест, сломал ключицу, танцуя с доньей Викторией дель Пасо. Говорят, донья Виктория слишком резко притянула его к себе в порыве долго сдерживаемой страсти. Это божье наказание продолжалось почти до утра. На рассвете какие-то тощие женщины в блестках подали нам яйца всмятку и бекон. Лурдес и Руфино выглядели одуревшими, но счастливыми. На следующий день Сейда Пуэнто в своем темно-фиолетовом муаровом платье красовалась во всех газетах, как королева. Она будет первой, кого повесят, не сомневаюсь в этом.

11 июня 1958

Милый Густаво!

Уже почти стемнело, когда я пошла прогуляться по пляжу. Рано появившаяся луна поглощала последние лучи света. Каждая раковина эхом повторяла песню, которая звучала во мне. Я кое-что праздную, Густаво. Я скоро стану бабушкой.

Твоя Селия

Утраченные языки (1980)

Шесть дней в апреле

Уже далеко за полночь. Селия перебирает в картонной коробке вещи Фелисии. Под руки ей попадается черный купальник дочери. В остроконечных чашечках бюстгальтера нет ни пенопласта, ни проволочного каркаса, а трусики сзади протерлись почти до неприличия.

Селия помнит Фелисию в другом купальнике, совсем маленьком, лимонного цвета, который она носила в тот год, когда море отступило к горизонту, в тот год, когда океан обнажил свое дно и катакомбы древних кораллов оказались под палящим солнцем. Фелисия сидела на корточках, рассматривая раковины, словно они были драгоценными камнями, и выкладывала из них узоры на песке. Вокруг шныряли соседи с деревянными ведрами, обшаривая берег в поисках выброшенной на берег рыбы и крабов. Солнце запекало их следы, они становились твердыми как камень. Но затем ударяла волна прилива и начисто стирала их с берега.

За день до похорон Селия поехала на утреннем автобусе в дом на Пальмовой улице. Ей было не дождаться попутки. Оттуда она забрала ночную рубашку Фелисии с голубыми розами, потускневшую брошку тети Алисии (Селия подарила ее Фелисии на пятнадцатилетие), огрызок оранжевого губного карандаша, две пары невероятно растянутых шорт и одежду сантеры.

Селия обнаружила неиспользованные продуктовые талоны, по которым Фелисия могла купить полтора фунта курицы в месяц, две унции кофе каждые пятнадцать дней, две пачки сигарет в неделю и четыре метра ткани в год. Но в последние месяцы своей жизни дочь мало нуждалась в продуктах и товарах.