Под утро я сделался мертвецки пьян и позвал её к себе. Насовсем. Она тогда смеялась, обзывала меня дураком. А потом заявила, что я всё-таки совсем не плохой человек и она не хочет испортить жизнь ещё и мне.
А проспавшись, я постанывал не только от похмельной боли в голове, но и от мысли, что она могла бы и согласиться. И что бы я тогда делал?
И да, в ту ночь мы всё-таки полюбили друг друга, если любовь за десяток монет идёт в зачёт.
Она даже несколько раз навестила Артура. Больше того, приносила какие-то деньги. Но держалась так, будто в моём доме ей было неуютно, спешила уйти. У меня и вправду стало сыро и холодно, и я ничего не мог с этим поделать – счёт за отопление я не оплачивал несколько месяцев, а волшебство – ненадёжный помощник в бытовых вопросах, затрат больше, чем прибыли.
А потом госпожа Жанна сообщила, что в её жизни снова произошли перемены.
– У меня будет ребёнок, – как-то сухо, словно между прочим, сказала она.
– Что ж, поздравляю, – ответил я, а что ещё я мог ответить? Честно говоря, что-то такое я подозревал, наблюдая, как от встречи к встрече округляется её живот.
– Если родится мальчик, я дам ему твоё имя, не возражаешь?
Мне было почти всё равно.
– И ещё одно, – сказала она. – Я больше не смогу тебе платить. Муж… у меня ведь снова есть муж… знаешь, он, конечно, дурак, но только не в денежных вопросах. Так что ты потерпи. И обещай, пожалуйста, пообещай, что не убьёшь Артура.
И я пообещал. Сказал, что до означенного в договоре срока Артур будет жить. Но в первую же минуту дня следующего я закончу это затянувшееся безумие.
– Вот и чудесно, – госпожа Жанна поцеловала меня, но я не почувствовал её губ, ощутил только прикосновение её тугого живота.
– К тому времени я обязательно придумаю, как с тобой расплатиться, – сказала она, уходя.
Я поверил ей. И не поверил.
Как видите, вечером означенного дня госпожа Жанна вернулась. А я до последнего надеялся, что она не придёт. И в первую минуту дня следующего я бы завершил дело, убившее десять лет моей жизни. И совесть бы меня не мучила; уж я-то знаю, что в созревающем в матке существе человеческого не больше, чем в заводной кукле.
Потом бы я, наверное, напился то ли с радости, то ли с горя, то ли оттого, что выяснил бы окончательно и бесповоротно, что такого болвана, как я, во всём мире больше не сыщешь.
Но она пришла и принесла с собой запах дешёвого алкоголя и табачного перегара. А денег, конечно же, не принесла. Зато ей было что предложить. Она сказала, что, когда я завершу работу, они с Артуром уйдут. Совсем и навсегда. Конечно, я имею право потребовать у неё эти деньги. Тогда она тоже уйдёт. Одна. В полицию. Да, ей тоже будет плохо, но терять ей по большому счёту нечего…
Отгадаете, что я выбрал?
Я ловко подхватил вывалившееся из разверзшейся матки тело и уложил в заранее приготовленный саркофаг. Сначала я связал новорождённому руки и ноги и лишь потом перерезал пуповину. Тело издавало булькающие звуки, билось в путах и ужасно воняло.
Госпожа Жанна побледнела, мне подумалось, что она сейчас грохнется в обморок.
– Что с моим Артуром? – пробормотала она.
– Это не твой Артур, – не сдерживая больше раздражения, прорычал я, – пока ещё не твой. И вообще не Артур. Это… это просто бутылка, в которую ещё нужно налить вино. Может, хоть так поймёшь, дура!
– Так налей уже своё вино, – просипела госпожа Жанна, – и мне тоже налей…
Не обращая больше на неё внимания, я обмыл тельце, проверил рефлексы, воткнул в вены иглы, и саркофаг сразу начал закачивать в новорождённого необходимые препараты. Вот теперь и пришло время анимагии.
На словах это просто – берётся камень души и постепенно, слой за слоем, этот… как его… коннектом, переносится на уже обзавёдшийся нужными нейронными связями мозг. Медленно, по капле, бутылка наполняется вином. Вы думаете, магия – это когда гром и молнии, пламя и фейерверки? То – дешёвые фокусы, а волшебство – вот оно. Но если хотите спецэффектов, могу пробубнить парочку заклинаний. Пусть вокруг посверкает.
Я чуть не утонул в лавине информации, которую должен был профильтровать, рассортировать и разложить по полочкам мой мозг. Это вам не собачку оживить… Впрочем, история-то о другом.
– Вот и всё, – выдохнул я, захлопывая над бездвижным тельцем крышку саркофага.
– Ты его всё-таки прикончил? – прошептала госпожа Жанна.
– Живой. Кажется, живой. Остальное он сделает сам. Сначала научится дышать, писать, какать и всё такое. А уж после будет учиться быть человеком. Пойдём, Жанна, не нужна ты ему сейчас. И никто не нужен. А я хочу выпить.
– Что-о-о? Я десять лет ждала… А теперь «пойдём отсюда»?