Кубок орла

Перед одним из домов Пётр неожиданно остановился и принялся разгребать ногами снег.

   — Чей двор? — крикнул он. — Чей двор, спрашиваю, янычары проклятые?!

Подув на стекло, Турка припал к нему носом и вгляделся:

   — Батюшки! Царь!

Васька, забавлявший внука Андрея Петровича, едва услышал восклицание, юркнул в смертельном испуге под лавку.

На хоромном крыльце Пётр столкнулся лбом об лоб с кинувшимся к нему навстречу хозяином.

   — Так-то ты, схимничек, приказы мои выполняешь? Так-то ты в чистоте улку содержишь? — зарычал государь. — Почему брёвна выломаны в мостках? А? Почему навоз валяется посеред самой дороги? Видел ты таковскую азиатчину на Кукуе? У-у, харя елейная!

Купчина терпеливо выслушал ругань и метнул низкий, по монастырскому чину, поклон.

   — Поелику возможно, блюдём, ваше царское величество. Что же касаемо мостков, нешто убережёшься от воров? Иных ловил — жалуются, топить-де нечем. Что с ними содеешь!

Васька обомлел. Пётр сел как раз напротив него и каждую минуту мог задеть его протянутыми ногами.

   — Топить, говоришь, нечем? — уже спокойней спросил царь.

   — Мочи нет... Измаялись мы с ними.

   — Так, так... А всё ж пеню плати, мил человек. Десять рублёв, как по приказу.

Турка безропотно засеменил к сундуку.

   — Десять рублёв пени, ваше царское величество, на, держи. А сие вот в правую длань твою. Тут, преславный, тыща, на воинство христолюбивое. Давно приготовил. Прими, Бога для.

На столе появились бутылки, окорок, студень, стерлядь, капуста, пироги, грибы, кура во щах. Густо запахло чесноком и рассольным духом.

   — Садись, чего суетишься, — указал Пётр хозяину на стул и вдруг заглянул под лавку.

Васька лежал ни жив ни мёртв.

   — Сие что за животина?

   — Ученик, ваше царское величество. С фабрики.

   — Вон что!

Пётр поманил Ваську пальцем, но тот ещё глубже забился в угол...

   — Боюсь...

   — Ростом с жеребёнка, а боишься! Вылазь, авось не съем.

   — Ваше величество, дозволь отлежаться. Приглянусь к тебе малость, тогда, ей-Богу, вылезу.

   — Ладно, уважу! — рассмеялся государь. — А мы покудова, Петрович, чарочкой перекинемся.

Беседа быстро наладилась. Под конец Турка до того освоился, что больше сам говорил, чем слушал.

   — Да, преславный, забивает нас крестьянское рукомесло. Им что? Они у себя в избе робят. У них какие расходы?

   — Ну всё же, не с неба им валится.

   — А не с неба, тогда пущай они все пошлины наравне с нами несут. А то что ж так, вроде утайкою торговать. Нам от того чистый убыток. Так цены сбавили, хучь плачь.

Турка не зря отвалил Петру тысячу на «христолюбивое воинство».

   — А вы бы фабрик понастроили больше, — посмеивался государь.

   — Строим. Почитай, всюду, где силён мелкий промысел, строим.

   — И каково?

   — Худо. У нас и работные, и всякая пошлина. Мы, преславный, по ихней цене никак товар спущать не можем.

   — Зато и товарец похуже у вас.

Турка так и вцепился в последние слова:

   — Истину говоришь, хуже. Ей-Богу, хуже! Потому нету мастеров настоящих. Бегают работные с фабрики на фабрику, когда токмо вздумают. Его обучишь, ан глядь, уж и нету его, убег к другим кумпанейщикам...

   — Ты про что разговор повёл? — оборвал его разглагольствования Пётр.

   — Про то, чтобы...

   — Крестьянишек к фабрикам прикрепить?

   — Истина глаголет твоими устами, ваше царское величество.

Пётр записал что-то в постоянно находившуюся при нём замусоленную тетрадку и положил руку на колено хозяина:

   — Добро! Я купчинам, сам знаешь, друг. Чего-нибудь сотворим. Только не торопитесь.

Сунув ногу под лавку, царь выгреб оттуда Ваську.

   — Так, сказываешь, ученик?

   — Ученик.

   — А чего страшишься меня?

   — Тебя как не страшиться? Ты — царь.

   — А чей же сам будешь?

Турка поспешил рассказать всё, что знал об ученике.

   — Во-он что, — деловито протянул Пётр. — Да из него и впрямь будет толк.

И, подумав, приказал Ваське идти за ним.

Вдоволь нашагавшись по городу, царь зашёл к Шафирову.

   — Вот тебе чадушко для обучения, — представил он Ваську.

   — Чему обучать, государь?

   — Манирам галантным! Дурак. Не ты ли с Апраксиным и Евреиновым задумал фабрики строить?

   — С твоего соизволения, государь.

   — Ну, так и бери его. Через него, как в зеркале, всё будешь видеть, что на фабрике деется. Клад, а не паренёк.

В тот же день Васька был зачислен челядинцем к Петру Павловичу.

В Преображенском государя дожидался только что приехавший из Константинополя подьячий Дешин. Едва взглянув на гостя, Пётр понял, что его ждут недобрые вести.

   — Каково Толстой поживает?

   — Денно и нощно трудится, — поклонился подьячий. — Токмо как ни заботится о деле своём, а турки всё своё гнут. По всему видать, надумали они рушить мир с нами.

   — Ру-шить?

Заглохшее было недоверие к бывшему сподручнику царевны Софьи, Петру Андреевичу Толстому, вновь пробудилось.

   — А Пётр Андреевич всеми помыслами служит тебе, ваше царское величество, — перекрестился Дешин. — Тому сведок Бог.

   — К прикладу?

   — К прикладу, — смело и как бы с гордостью тряхнул головой Дешин, — к прикладу, возьмём хоть Ахмета Третьего. Быть бы нашим кораблям заперту в Азовском море, коли б не Толстой.

Сидевшая у окна, ещё слабая после болезни, Екатерина фыркнула:

   — Что же, море-то сундук, что в нём запереть что-нибудь можно?