Обратил внимание на чеченца, играющего в теннис со стеной, в руках у него был айфон, им он бил мяч, кружащийся и летящий, как ядро в стан врага, сея смерть, боль и ужас, разбрасывая вокруг себя солёные грибы, огурцы, помидоры, брызжущие маринадом, крича о невыносимости человеческого бытия, лишённого войны, радости, секса, несущих людям покой, «Тошноту» и «Стену», о которую бьётся мяч, плача, рыдая, ржа и упиваясь фильмом «Небо над Берлином», показывающим дырявый сапог, которым старик вычерпывает из своей лодки море.
Повернул на улицу Хампаши Нурадилова, пошёл, разглядывая окрестности, похожие на мотылька и танк, врезавшиеся друг в друга, как Первая мировая война во Вторую, чтобы Хемингуэй лечился электрическим током и разнёс свое тело выстрелом из ружья, оставив нетронутой голову, сотканную творцом.
Зашёл в парикмахерскую, где никого не было, попросил остричь мои волосы, коротко, просто так, чтобы они сыпались на пол, происходящий на костях бывших людей, ставших тленом и прахом, ничем, другими словами, телефоном Lenovo, принадлежащим Ричарду Бротигану и рассылающим тысячи SMS в секунду, будоража умы поклонников писателя, читающих его всегда, в любую погоду, похрустывая свежими яблоками, данными им змеем из библии, написанной обезьяной, в которую вселился человеческий дух, зашептав ей слова, распрямляя её тело, надувая её душу, делая её большой и ранимой и стремящейся в небо.
На улице вытер платком лицо, поправил кепку, прошёл мимо пацана, отрабатывающего удары по воздуху, стонущему и рыдающему от них, грозящему позвонить некому Рамзану Ахмедову, который приедет и поставит обидчика на место, пустое, согласно песне Queen, как и другие места, задающие один и тот же вопрос:
– Кто убил Куприна?
Задымил папиросой, связывая увиденное воедино, лепя тесто из бетона и камня, из людей и машин, чтобы приготовить из него оладьи, начинённые бытием, кусками его, фрагментами, читающими нараспев тексты Розанова, пляшущие над костром, будто тени и дым, идущие над страной, покрывающие её, исходя из величия и замыслов Русастана, коих нет, а есть пенсионеры, получающие в месяц гроши, восемь тысяч рублей, и гоняюшие на «Мазерати» и «Бентли».
Возникло желание рубить Анастасию Кислицыну топором, не давать ей жить и распространять себя, свой уклад и еду на весь мир, то есть Страну Советов, брызжущую на планету перегаром и табаком, их запахом, плотью, сутью, похожими на БелАЗ.
Я зашёл в книжный, начал листать всё подряд, Бунина, Рассела, Кафку, везде было одно, дважды два – четыре, а не сто, тысяча, миллион, миллиард, всюду была простота, ясность, логичность, но не было картин Дали, напечатанных в прозе и изданных, вбитых в стихи, пробившихся через них, растущих, шумя листвой. Поезд, пущенный на странице пять, доходил до страницы десять, не поднимался в воздух и не уносил на Сатурн.
Приблизилась продавщица:
– Если вы возьмёте две книги, то на третью будет скидка.
– Какая?
– Наполовину.
Я начал думать, как собирать с пола деньги, рассыпанные не мной.
В итоге вышел, ничего не купив, а унося с собой аромат свежих книг, запах Ахматовой, то есть месячных, льющихся рекой, падающих с высоты, будто бы водопад.