Кучум

Разбив свою сотню на десятки, когда они отъехали на несколько поприщ от Ревеля, он расставил их по разным тропкам, проселочным дорогам, наказав не озорничать особо с местными девками, не зорить домов, а заходить туда лишь в случае крайней нужды. Сам же он, взяв с собой Якова Михайлова и еще трех молодых казаков, поехал по главной дороге, внимательно прислушиваясь к сторонним звукам, поглядывая вперед. Падали редкие снежинки, тут же таявшие на конских спинах, постукивали копыта по мерзлой земле, дышалось легко, и казалось, ничто не напоминало им о войне, о смерти.

— Жилье близко, — поднял он вскоре руку, натягивая повод.

— Мыза ихняя, поди. Тут одни чухонцы и живут.

— Не похоже на мызу. Большое жилье, — определил по каким-то, ему лишь понятным, признакам Ермак, — а ну, ребята, айда галопом. Разузнайте, что там впереди, а мы подождем.

Молодые казаки вскоре вернулись обратно и сообщили, что неподалеку от дороги стоит огромный дом, окруженный стенами, и с подъемным мостом, который, правда, опущен.

— Замок-то у них, — пояснил Михайлов, — видывал я такие. Двум сотням и за неделю не взять. А там человек пять могут хоть цельный год оборону держать, коль жратва есть.

— Поехали, посмотрим, — и Ермак первым поскакал, желая своими глазами увидеть чудный замок.

Тот стоял на взгорье, упершись в небо позеленелым остроконечным шпилем с крестом наверху. Удивительно, но мост был опущен, поддерживаемый толстенной цепью, уходившей в проемы ворот. Сами ворота, из толстенных дубовых плах, окованные железными полосами, оказались наглухо закрытыми. Звонко цокая подковами по доскам моста, они осторожно, ожидая выстрела со стен, подъехали вплотную. Ермак постучал в воротину прикладом пищали.

— Что нужен? — на ломаном русском языке тут же спросили изнутри.

— Казаки с Дона погостить приехали. Открывай! — весело прокричал Михайлов и подмигнул атаману.

— Что есть казаки? — спросил все тот же голос, который, судя по всему, принадлежал довольно старому человеку.

— Вольные люди. Никого не признаем, только Бога одного, — все также весело прокричал Михайлов.

— Вы не есть русский шляхтич? — осторожно спросили из-за дверей.

— Да какие к черту мы шляхтичи! Простые казаки. Открывай, старик, а то крикнем своих и они живо на стены взберутся, распушат вам морду, пожгут замок весь.

— Замок неможно жечь. Он есть владения самого гетмана Льва Сапеги. Но его нет. Я не могу открыть. Тут лишь слуги, старые люди.

— Давай, атаман, кликнем остальных. Возьмем замок, — предложил нарочно громко Михаилов.

— Подожди, — остановил тот его. — Уважаемый, — обратился он к невидимому собеседнику, — мы ищем ночлег. Неужели ты заставишь нас спать рядом с закрытыми воротами? Не заставляй нас применять силу.

Послышалось долгое сопение, покашливание, наконец, заскрипели створки ворот и, чуть приоткрыв их, сквозь образовавшийся зазор выглянуло изможденное старческое лицо с коротенькой седой бородкой.

— Князь будет недоволен, — тихо проговорил он, впрочем, пропуская казаков в ворота.

Те поспешили войти внутрь замка, пока старик не передумал, ведя на поводу лошадей и держа в руках заряженные пищали. Но все было тихо, лишь сверху из окна на них глянуло лицо молодого мужчины и тут же скрылось. Они поставили коней под навес и поднялись по каменным ступеням, прошли по темному сводчатому коридору в большую залу, где в камине горело несколько поленьев, давая слабый свет и чуть согревая саму комнату. По стенам висело самое разное оружие: от кинжалов с крестообразными рукоятями до огромных боевых топоров.

— Ого, видать, знатный воин хозяин будет, — уважительно протянул один из молодых казаков.

— Вы есть голоден? — спросил со вздохом появившийся на пороге старик. — Есть хлеб, мясо, вино…

— Давай, давай все, — обрадовался Михайлов, — мы по-людски уж сколь ден не ели.

Когда старик, поминутно вздыхая, ушел, то из соседней двери появился молодой человек в кружевных одеждах, с длинными завитыми волосами, с короткой ухоженной бородкой и, низко поклонившись, представился:

— Януш Жостка, изограф. Пишу картины, портреты, иконы. Жду хозяина, когда он вернется из Кракова. Мне заказан его портрет.

Молодой человек довольно хорошо изъяснялся по-русски, держался просто, но с достоинством, при разговоре, чуть откидывая правую тонкую белую руку, как бы удерживая в ней что-то невидимое. Казаки с интересом разглядывали его, но оценив, что угрозу для них он представлять не может, успокоились, и Михайлов добродушно спросил:

— По-нашему, значит, богомаз будешь. Так? А где языку русскому выучился? Складно калякаешь.

— Моя покойная матушка была из русских. Она и обучила меня этому прекрасному языку.

— В наших краях бывал?

— О, да! Но попал в трудное время. Едва жив остался. Больше не поеду. Война…

— Да, война. Любит наш царь повоевать, любит. Вошли двое слуг, неся на больших металлических подносах хлеб, жареное мясо и кувшин с вином. Старик, что открывал им ворота, проковылял следом и, все также тяжело вздыхая, обратился к молодому человеку:

— Пан Януш, будет обедать вместе с панами или ему унести отдельно в комнату?