Кучум

— Мясо из ледника, муку, соль прикажу выдать. А сготовить, поди, и сами сможете?

— То добре, — повеселели казаки. — Надобно и об оплате сразу поговорить, чтоб потом не возвращаться.

— То завтра, — отмахнулся Максим, — не станем в одну кучу все дела валить. Поглядим еще, каковы вы в деле будете.

— Чего глядеть, — заворчал Богдан Брязга, — не девки. Лучше нас тебе воинов все одно не сыскать. Казаки наши все как один ратному делу обучены.

— Завтра, завтра, — и Максим прошел, не прощаясь, на другую половину.

На следующий день дождались Семена Аникитича, который встретился с Ермаком как со старым знакомым. Опять собрали атаманов, долго рядились о плате, о кормежке, об оружейном припасе, кто в какой городок направится. Закончили опять далеко за полночь, но зато подписали договорные бумаги, где поставили свои подписи каждый из атаманов и сами Строгановы. И уже на третий день рано утром, разбившись на отряды, погрузив на подводы оружие, выданные им припасы, казаки пешком отправились за провожатыми по разным городкам.

Ермак же остался у Максима Яковлевича, обусловившись, что каждую неделю будет наезжать в городки, интересоваться службой и содержанием. Обговорили, как в случае нападения сибирцев будут слать к нему гонцов, чтоб другие отряды могли прийти на подмогу, напасть на тех с тыла, перекрыть дороги.

Когда Герасим, проводив казаков, взобрался на дозорную вышку к Ермаку, откуда он наблюдал за уходящими в глубь леса отрядами, то тот, тяжело вздохнув, спросил:

— Как думаешь, лиха они не наделают?

— Казачки твои? Кто их знает… Коль вогульцы да татары навалятся, не до того будет. А от безделья и бык начинает землю рыть. Ничего, воеводы их займут делом, работы много…

На другой день Ермака разыскали Насон Рябухин с Грибаном Ивановым. Насон стал еще более тощ и постоянно покашливал, держась за грудь. Грибан же, наоборот, словно врос в землю, погрузнел, стал совсем седым. Оба они, не скрывая восхищения, глядели на Ермака, как на некоего сказочного богатыря, о котором распевали песни древние старцы, странствующие из села в село, из города в город.

— А мы уж понаслышаны о тебе. Кругом только и говорят: "Вот придет Ермак с казаками и разгонит татар да вогульцев, прижмет им хвосты", — степенно оглаживая сивую, вьющуюся кольцами бороду, сообщил Грибан Иванов.

— Уж он им накрутит хвоста. Знамо дело… — поддакивал Насон Рябузоан, хихикая и выставляя редкие желтые зубы.

— Кто ж такие россказни про меня сказывает? — смутился Ермак.

— Люди и сказывают. А мы и не ведали, что Ермак и есть Василий, Аленин постоялец. Так мы тебя тут частенько вспоминаем. Помнишь, как Тугарина отловил?

— А как муравьев в штаны ему напустил? Помнишь? Ермак зарделся от давних воспоминаний и, чтоб перевести разговор, поинтересовался:

— Вы-то, как? Все у господ Строгановых служите?

— А куды нам податься? Кто где нас ждет. Служим… Пушкарями нас определили. Живем на всем готовом, коровенку одну на двоих держим. Ничего…

— Часто стрелять приходится?

— Да нет… Два года басурманы нас не трогали А то пару раз по ним пальнешь — и разбегутся. Деревеньки ближние грабят, а городок взять силенок у них маловато.

— Коль сами справляетесь, то чего нас Строгановы призвали? — задал вопрос Ермак, который его интересовал более всего.

— Кучум-царь обещался спалить нас. Болтают, что большую силу собрал. Не по нутру ему, что мы на его землях сидим.

— Вогульцы, те вообще, смех, — вновь обнажил желтые зубы Насон, — говорят, что нельзя землю ковырять, соль из нее брать.

— Это почему?

— Духов земных тревожим. Разгневаться могут. Нельзя и все… Столь годков жили не тужили, а тут на тебе!

Повспоминав старое, разошлись, и Ермак долго глядел вслед им, важно вышагивающим по бревенчатой мостовой городка, раскланивающимся с редкими прохожими. Сам он выехал в другие городки посмотреть, как разместили казаков, как те несут службу. С ним ехали Гришка Ясырь и Гаврила Ильин, которых оставил при себе в городке в качестве помощников. К тому же Ясырь знал грамоту и составлял списки казаков, писал договор со Строгановыми.

Ехали по каменистой тропе неспешно. Кони, взятые ими у Строгановых, раньше использовались для перевозки соли и иных грузов. Под седлом шли плохо, крутя головами, вздрагивали от лесных шорохов.

— Да, атаман, то не наши дончаки, — со злостью хлестнул своего мерина Гришка Ясырь, — далеко на них не ускачешь. Случись стычка какая — пиши пропало.

Ермак не ответил, подумав, что кони и впрямь заморенные и, чтоб перевести их с шага на рысь, требовалось несколько раз чувствительно огреть плеткой, но и то, пробежав чуть, они опять сбивались на шаг, а то и вовсе начинали пятиться, жалобно ржать, словно пытались объяснить, насколько непосильна для них ноша.

С грехом пополам переправились через две горные речки, взобрались на гору и скоро должны уже были подъехать к первой крепости, как вдруг Ермак поднял руку, натянул поводья и указал спутникам на боковую тропинку, ведущую в заросшую молодыми деревцами лощину.

— Что там? Зверь какой? — одними губами прошептал Гришка Ясырь.