Кучум (Книга 2)

Не только кони, но и люди ощущали неловкость в его присутствии и, сказав несколько слов приветствия, спешили уйти подальше от всепроникающего ханского взора:

Только один Карача-бек, казалось, нимало не заботился о чарах сибирского правителя, которые вовсе не действовали на него. Или он сам мог читать людские мысли и был равен Кучуму в этом, а может и превосходил в чем-то, касающемся власти над людьми. Но робости перед ним он не испытывал. Это ставило Карачу-бека, если ни в один ряд, то на второе место во всем ханстве после Кучума.

А случись что-то с самим ханом, именно он, Мухамед-Кул, должен занять его место, стать правителем Сибири. Да, но разве будут испытывать подданные ту же робость или даже страх перед ним? Станут ли отводить взгляды, потупив в землю глаза? Будет ли его слово законом для всех и каждого? Нет! Нет! И тысячу раз нет!!!

-- Кони устали! -- громко крикнул кто-то сзади Мухамед-Кула и вывел его из глубокой задумчивости, заставил вздрогнуть. Он резко натянул повод и повернулся лицом к кричавшему всаднику. То был пожилой сотник Янбакты, пришедший в Сибирь вместе с Ахмед-Гиреем и опекавший Мухамед-Кула после смерти отца. Ему позволительно было то, что другим молодой царевич не простил бы.

-- Значит, привал?

-- Да, мой улы патша, пора делать привал, -- ответил тот, не побоявшись назвать его "улы патша", наследником ханства. А ведь многим это могло не понравиться. У хана везде свои люди и до его ушей порой доходит то, чего не дано слышать простому смертному.

-- Что это за место? Чей городок? -- Мухамед-Кул указал рукой в сторону видневшихся на крутом иртышском берегу укреплений. -- Почему никто не выходит встречать нас? Или мы не на своей земле?

-- То земля нашего достопочтенного хана, мой царевич. А добрались мы до Кызлар-туры -- Девичьего городка. Там содержаться знатные девушки из семейств местных мурз и беков. Им запрещено выходить замуж и будут они жить в городке до конца дней своих.

-- Не здесь ли погиб мой отец? -- помолчав, спросил юноша, и две небольшие складки прорезали его широкий лоб, не изборожденный пока отметинами жизненных невзгод.

-- Да, неподалеку отсюда, -- помедлив, кивнул головой Янбакты.

-- Был ли ты в то время с моим отцом?

-- Да, мой царевич, я был рядом с ним и поднял его еще живого с земли.

-- Почему ты никогда не рассказывал мне об этом, сотник? Или, ты думаешь, я не должен отомстить за смерть отца?

-- Мужчина не воюет с женщинами. Это ниже его достоинства. Не пристало и тебе думать о том. Зачем шевелить прах умершего?

Янбакты говорил, не опуская глаз, и они сверкали, как два огонька, на покрытом слоем пыли лице сотника. В них было предупреждение и тревога. Это Мухамед-Кул прочел отчетливо. А хотелось расспросить юз-башу о многом, но рядом гарцевали любопытные до чужих тайн нукеры, подтянувшиеся поближе к ним, и Мухамед-Кул хрипло выкрикнул:

-- Всем спешиться! Привал! Разобраться по сотням. Янбакты назначаю начальником ночной стражи.

Со всех сторон послышались радостные крики и несколько сотен ног глухо застучали по земле. Звон стремян, бряцанье уздечек, конское ржание, запах пота и дыма от запылавшего на берегу первого костра -- как все это знакомо бывалому джигиту, для которого жизнь делится на две половины -- в седле и на земле.

"С седла до рая достать легче", -- шутили старики. -- "По земле зверь пешком ходит, а человек верхом ездит",-- поддакивали бывалые воины.-"Седло, что баба, как залезешь, так и слазить не хочется",-- откликались безусые юнцы.

Следом за боевыми сотнями подошли неторопливые кашевары, передвигающиеся на нескладных повозках со сверкающими медными казанами. Кто-то из шутников огрел плетью казан по широкому боку и тот жалобно отозвался, загудел и умолк.

-- Так ему! Чтоб не отставал, не мешкал! -- закричали воины, почуяв роздых и обильный ужин.-- Жрать охота, а они едва тащатся!

Кашевары лениво переругивались с воинами, устанавливая на треноги пузатые котлы, раскладывая под ними сухие щепки. Лагерь загудел, зашевелился, как муравейник, замелькали озабоченные лица десятников и полусотников, снаряжающих воинов в караул, из леса послышались глухие удары топоров, а табунщики уже гнали расседланных лошадей на пастбище. Воинский лагерь скорее напоминал торговый караван, нежели слаженный организм, каким станут сотни в момент атаки, послушные взмаху руки мен-баши. Сейчас это были просто уставшие люди, радующиеся отдыху и, казалось, забывшие о смерти, навстречу которой отправились в очередной раз.

К Мухамед-Кулу подлетел неутомимый и вечно бодрый Айдар и, взволнованно размахивая руками, выпалил:

-- Я такое узнал! Там Кызлар-туры -- Девичий городок!

-- И что из этого? -- отозвался царевич, презрительно закусив губу.

-- Мы можем пробраться туда. Разве не ясно?

-- Остынь, Айдар. Мы в походе.

-- Никому не запрещено оставаться в походе мужчиной.

-- Вот и будь им.

-- Я не узнаю тебя, Мухамед-Кул. Или мы вместе не бегали на игрища, не уводили в лес девушек? Что изменилось?

-- Многое. Пойдем мы -- пойдут и остальные. А утром их не собрать.